.. Дескать,
операция проводится по личному приказу маршала Жукова...
- А кто такой Соболь? - осторожно спросил Хортов, воспользовавшись
паузой.
- Начальник разведки дивизии... Был командиром группы. На второй или
третий день его ранило в ногу, задело кость... В общем, мы его оставили в
развалинах, чтоб немцы подобрали и поместили в госпиталь.... Он мне другом
был всю войну, один меня понимал. Но так и канул, ни слуху ни духу... -
старец на миг загоревал, но тотчас стряхнул воспоминания. - Когда
арестовали, я стал требовать встречи с Жуковым. Тут СМЕРШ и взял меня в
оборот... Они не знали, кто отправлял людей в Берлин и зачем. Но тогда и я
ничего не знал... Ну, думаю, Соболь не зря мне про маршала сказал. Буду
стоять на своем - ничего не сделают. Тогда Жуков был фигура...
Видно было, что старцу тяжело говорить, голос его мерк и переходил на
шепот. Он часто делал паузы, закрывал глаза и, похоже, пережидал боль.
- Они и правда как меня только не крутили, а я приползу в камеру,
помолюсь, и снова дух крепок. Да... Пожалуй, забили бы. Но как-то раз во
время допроса зашел какой-то подполковник, послушал и забрал меня от этих
аспидов. Я ему тоже про Жукова... Привел генерала Трофимова, он мне
когда-то орден Красного Знамени вручал... С его помощью я и попал к
Жукову. А он сразу ко мне с вопросом: кто сказал про меня? Я сослался на
Соболя... Он только зубами заскрипел, но не заругался - расспрашивать
стал, как да чего...
Гедеон начал глотать окончания фраз - спешил. Хортов вслушивался и
мысленно связывал отдельные, непонятные обороты.
- Рассказал я... Мы в Берлине делали... Немецкого генерала взяли,
барона... мальчишка с ним, гитлерюгенд... Гляжу, немного отошел... сам все
губы жует. А смершовцам, говорит... рассказывал? Нет, говорю... Не имел
права, только вам.... И смотрю, глядит на меня и думает, что делать...
Жить оставить, на тот свет... Я про себя помолился и перед глазами образ
Божий держу... Тут он подобрел, справедливый стал... Если полковник
Пронский отпустил... если через СМЕРШ... значит, живи... Но молчи, куда
ходил, с кем, зачем... Пока в газетах про то писать... Да мы не дотянем...
Я дотянул...
Хортов не знал, что делать, и собрался уж доктора звать, но старец
понял, отрицательно замахал рукой.
- Рано... В сорок седьмом согрешил, стал Пронского искать... На
фронте, пока страшно было, до Господа - рукой подать... А остался жив,
земное тщеславие одолело. Обида была: вместо награды, чуть на тот свет...
хоть бы медаль какую... Смотрю, одного героя награда... второго... И я
возжелал... Стал писать везде, и Жукову... Меня за этот грех Господь и
наказал... Колымскими лагерями, на девять лет... А еще сказали, мол, погиб
Пронский, после войны... На смерть погнали, да выжил... Всего
рассказывать... при Хрущеве трепали, я уже в сане был... При Брежневе
тоже... Выпытывали, зачем я к Жукову ходил... Писал... Тогда у меня и
созрела... Маршал-то много чего сам по себе делал... Без ведома... Вот его
Хрущев и давил... Эх, брат, ты пишешь, тайны империи... В семьдесят втором
заболел, после лагерей легкие слабые... Отпустили меня на лечение, в Крым.
Поселился я у местного батюшки на квартире, в Ялте. Год прожил - улучшения
нет... Отец Николай повез меня в Соленую Бухту, на дыхательную гимнастику
и на массаж, мол, человек один лечит... Грех, конечно, да уж задыхался...
А привез меня к Пронскому. Живой и здоровый, оказывается. Только не
признался он. Да и лечить не стал, говорит, только женщин пользую, а тебе,
дед, помирать пора... Я его сразу признал, примета хорошая, шрам от виска
до горла.