Я же
человек теплолюбивый...
- Извините, товарищ генерал, отопление еще не включили...
- Ладно, - оборвал Мавр. - Какие ваши дальнейшие действия?
- На наш поезд вы уже не успеваете, - заторопился начальник. -
Посадим на Мурманский, через четыре часа. До станции Мудьюга отправим на
машине.
- Слава Богу, еще не все развалили, - пробурчал Мавр. - Оказывается,
еще зачатки государственности наблюдаются. А так бы сгноили в подвале...
Где мой тесть Притыкин?
- Его сейчас доставят сюда.
- А моя жена?
- Извините, товарищ генерал, - начальник замялся. - Придется
проститься здесь... Проблемы с конвоированием, нужен автозак... - и вдруг
добавил со скрытым недовольством. - После событий девяносто третьего МВД
усилилось, наша служба на втором плане...
- Ну что же, простимся здесь...
- В Москве вас встретят! - оживился он. - Все будет в лучшем виде.
- Зачем это? - Мавр насторожился. - Это лишнее, отмените.
- Помогли бы перебраться с вокзала на вокзал: Притыкин - инвалид, на
метро с вещами...
- Чья инициатива? Московская?
- Просили сообщить номер вагона, поставить в известность начальника
поезда. И наказать проводникам, чтоб присматривали...
4
Скорята знал много больше, чем говорил: сказывались хохляцкие крови,
не раз спасавшие его от наказаний, во времена, когда еще служили они
командирами взводов. У него был редкостный по мощи инстинкт самосохранения
и ген жизнелюбия. Хортов об этом давно знал и ничего выпытывать не стал,
добросовестно исполнил все просьбы законника и поехал к себе на Чистые
Пруды.
По пути он зарулил на оптовый рынок, купил водки и продуктов для
магарыча Кужелеву, и когда вернулся к машине, обнаружил возле нее пожилую
цыганку в очках с толстыми стеклами и высокой палкой в руках. Опираясь на
нее, она смотрелась в лобовое стекло, как в зеркало, и что-то бормотала.
Бросился в глаза ее наряд - не пестрый и неряшливый, как обычно бывает у
московских цыганок, а вполне приличный, из тончайшего, отглаженного шелка
зеленых и бирюзовых тонов, грудь была увешана множеством ниток настоящего
жемчуга, мочки ушей оттягивали огромные и причудливые золотые серьги,
напоминающие свитые листья, на запястьях позванивали десятки браслетов в
виде сплетенных в косички колец.
И только шуршащая под ветерком цветастая шаль с кистями, наброшенная
на плечи, показалась банальной и дешевой. Она стояла и рассматривала его с
типичной цыганской непосредственностью - выбрала жертву и собиралась
пристать с гаданием.
Хортов открыл машину, сложил пакеты на заднее сиденье.
- Здравствуй, странник, - вдруг сказала она. - Как поживаешь?
- Я не странник, - обронил Андрей, усаживаясь за руль.
- Значит, бродяга!
- Найди себе другую жертву. Смотри, сколько людей вокруг!
- Еды купил, вина - гостя ждешь. А гость твой - военный. Но ты его не
любишь, и привечать нужда заставляет.
Он запустил двигатель, сказал добродушно:
- Отойди, а то задавлю ненароком.
- Опасность тебе грозит. Смотри, берегись черных людей)
- Вот я и берегусь! Иди с дороги!
- Я не черная, я седая. Меня можно не бояться. И послушай старую
цыганку, - она приблизилась к дверце и склонилась, опираясь на пачку. - Не
разгребай муравейника, не отнимай у насекомых яйца, без толку все. Не
успеешь оглянуться, снова построят, отложат новых деток и тебя покусают.
Не там ты счастье ищешь.
- Все равно не буду гадать у тебя, не старайся.