- Мое почтение, Ада Михайловна, - старомодно раскланялся Хортов. - У
меня все в порядке, спасибо за советы. Всего вам доброго!
Он имел на это право, поскольку еще вчера ответственная секретарша
два часа угощала его настоящим молотым кофе, дамскими сигаретами и вела
себя весьма любезно. Разумеется, заодно мастерски проводила разведопрос,
выдавая его за материнское участие. И окончательно растрогалась, когда
узнала, что жена Хортова - немка, осталась в Германии и приезжает раз в
год, и что он живет один уже несколько лет и все дома делает сам.
- До свидания, Андрей Александрович, - она тоже умела держать удар. -
До встречи!
И в тот же момент скользнула в дверь главного редактора.
Вообще-то на душе было мерзко, не хотелось никого видеть, и Андрей
поехал домой, но по пути в боковом кармане заверещал подарок жены.
Сбивчивый женский голос он не узнал и никак не мог добиться, кто звонит,
пока не догадался, что это внучка Кацнельсона, Мира - юная и отчего-то уже
нервная девица. Она требовала немедленно приехать и не могла толком
объяснить, что случилось и почему такая срочность, поскольку срывалась в
слезы. С ней рядом кто-то был, и, вероятно, подсказал причину: Мира вдруг
подавила всхлипы и внятно произнесла:
- Нас ограбили!
Подмывало сказать все, что он думает по этому поводу, однако Хортов
пересилил себя, выключил телефон и поехал на Арбат. Дом Кацнельсонов
ремонтировался изнутри и снаружи, стоял в лесах, будто в клетке. За
последние десять лет почти полностью сменились хозяева квартир и теперь из
коммуналок делали роскошные апартаменты. Лев Маркович оставался из старых
жильцов чуть ли не последним; как человек заслуженный и реабилитированный,
имел отдельную четырехкомнатную квартиру и целый год жил там с внучкой. В
ожидании разрешения на исход в "землю обетованную", они продавали
старинную мебель, посуду, люстры и даже литые бронзовые дверные ручки -
короче, все, что некогда досталось по наследству от прошлых
репрессированных хозяев и что нельзя было забрать с собой. И одновременно
подыскивали покупателя на жилье.
Трудно было представить, что можно было грабить в этой пустой,
пыльной и мрачноватой квартире.
Дверь открыл сын Кацнельсона, Донат - сорокалетний ухоженный мужчина,
и если судить по нему, то природа сопротивлялась или попросту издевалась
над грехом Льва Макаровича Соплина. Хортов не видел двух старших сыновей,
которые будто бы жили в Прибалтике, но, судя по младшему Донату и его
дочке, - подобных рязанских физиономий еще было поискать. Как не старался
покойный карьерист перевоплотить и детей, ничего с генами поделать не мог,
миграционная служба Израиля оказалась на высоте и обман раскрылся.
Донат был человеком мягким, добродушным, к авантюре своего отца
относился скептически, хотя соглашался уехать из России, поскольку в
"земле обетованной" у него оказались почти все друзья и коллеги по
медицинскому институту. К отказу он отнесся вполне философски, ибо знал
тайну родителя, и теперь радовался, что не успел продать свою частную
зубопротезную клинику на Ленинском проспекте. И хорошо помог Хортову,
когда тот узнал через своего информатора о смерти карьериста и решил
сделать материал для газеты. Помог тем, что не только согласился на
публикацию секретов семейной истории и дал письменное удостоверение, но
даже и просил об этом. И вот только позавчера Донат вычитал текст статьи,
ничего обидного для себя не нашел и подписался.
Сейчас Донат никак не выглядел ограбленным, но зато в пустом зале, за
пустым кухонным столом, как возле гроба, сидели его дочь и седовласый,
проворный человек, представившийся адвокатом покойного Кацнельсона.