Миша осмелел:
- Дядя Сережа, скажите, почему Никитский ищет этот кортик?
Полевой опять помолчал, потом спросил:
- Помнишь, я тебе рассказывал про линкор "Императрица Мария"?
- Помню.
- Так вот. Никитский служил там же, на линкоре, мичманом. Негодяй был первой статьи, но это к делу не относится. Перед взрывом, минут так
за три, Никитский застрелил одного офицера. Я один это видел. Больше никто. Офицер только к нам прибыл, я и фамилии его не знаю. Я как раз
находился возле его каюты. Слышу - спорят. Никитский того офицера называет Владимиром... Вдруг - бац - выстрел!.. Я - в каюту. Офицер на полу
лежит, а Никитский вытаскивает из чемодана этот самый кортик. Увидел меня выстрелил... Мимо. Он - за кортик. Сцепились мы. Вдруг - трах! -
взрыв, за ним другой, и пошло... Очнулся я на палубе. Кругом дымище, грохот, все рушится, а в руке - кортик. Ножны, значит, остались у
Никитского. И сам он пропал.
Полевой помолчал, потом продолжал:
- Провалялся я в госпитале, а тут революция, гражданская война. Смотрю - объявился Никитский главарем банды. Пронюхал, что я в Ревске, и
налетел - старые счеты свести. На такой риск пошел! Видно, кортик ему и теперь нужен. Только не получит: что врагу на пользу, то нам во вред. А
кончится война, разберемся, что к чему.
Полевой встал.
- Заговорился я с тобой! Мамаше передай, чтобы собиралась. Дня через два выступим. Ну, прощай!
Он подержал маленькую Мишину руку в своей большой, подмигнул ему и ушел.
10. ОТЪЕЗД
Эшелон стоял на станции. Миша с Генкой бегали его смотреть. Красноармейцы строили в теплушках нары, в вагонах - стойла для лошадей, а под
классным вагоном ребята высмотрели большой железный ящик.
- Смотри, Генка, как удобно, - говорил Миша, залезая в ящик, - тут и спать можно, и что хочешь. Чего ты боишься? Всего одну ночь тебе в нем
лежать. А там, пожалуйста, переходи в вагон, а я поеду в ящике.
- Тебе хорошо говорить, а как я сестренку оставлю? - хныкал Генка.
- Подумаешь, сестренку! Ей всего три года, она и не заметит. Зато в Москву попадешь! - Миша причмокнул губами. - Я тебя с ребятами
познакомлю. У нас такие ребята! Славка на пианино что хочешь играет, даже в ноты не смотрит. Шурка Огуреев - артист, бороду прилепит, его и не
узнаешь. В доме у нас кино, арбатский "Аре". Шикарное кино! Все картины не меньше чем в трех сериях... А не хочешь, оставайся. И цирка не
увидишь, и вообще ничего. Пожалуйста, оставайся.
- Ладно, - решился Генка, - поеду.
- Вот здорово! - обрадовался Миша. - Из Бахмача напишешь отцу письмо. Так, мол, и так, уехал в Москву, к тете Агриппине Тихоновне. Прошу не
беспокоиться. И все в порядке.
Они пошли вдоль эшелона. На одном вагоне мелом написано "Штаб". К стенам вагона прибиты плакаты. Миша принялся объяснять Генке, что на них
нарисовано:
- Вот царь, видишь: корона, мантия и нос красный. Этот, в белой рубахе, с нагайкой, - урядник. А вот эта змея с тремя головами - это
Деникин, Колчак и Юденич.
- А это кто? - Генка ткнул пальцем в плакат.
На нем был изображен толстяк в черном цилиндре, с отвисшим животом и хищным, крючковатым носом.