– У тебя, верно, было много подруг в Петербурге? – не отрываясь от вышивки очередного узора, спросила Ларису Раиса Николаевна. – А мне как-то не довелось быть в столице. Для моей семьи поездки по городам были непозволительной роскошью. Я же из бедной, хотя и дворянской семьи. Благо, что родители смогли дать образование, и на этом спасибо, а сестре… нас было двое у родителей, было намного сложнее, чем мне… – Раиса Николаевна, очевидно, хотела что-то ещё добавить к своим словам, но, немного помолчав, перевела разговор на другую тему. – А как у тебя сложилось с Анной и Галиной? Как-то ты сказала, что они очень дружны. А к тебе какие выказывают чувства?
– С ними легко, а в Петербурге… У меня были подруги, но… – Лариса задумчиво посмотрела в окно, – только я их оттолкнула от себя. Так вышло, – с сожалением в голосе ответила Лариса. – Всё как-то перевернулось в моей жизни после гибели мамы, я замкнулась в себе. Папа мне говорил, что надо раскрепоститься, иначе я заболею, но я не могла. Я очень тосковала по маме. И эта боль до сих пор во мне.
Раиса Николаевна насторожилась.
– Нет, нет! – повернувшись к ней лицом и увидев её настороженный взгляд, улыбнулась Лариса. – К вам, точнее, к отношению между вами и папой, это не относится. Вы прекрасная женщина. Папа вас любит, я это вижу, а это сейчас самое главное для меня. Я не хочу доставлять боль дорогому мне человеку. Он выбрал вас, и я это приняла. Хотя первоначально, сознаюсь, мне было как-то не по себе. Папа, я и вдруг чужая женщина, но со временем я поняла, что не имею права быть эгоисткой, я должна заботиться о папе, и если ему с вами хорошо, значит, и мне должно быть хорошо. Вы стали мне не чужой, а подругой. Вы не против, что в последнее время я обращаюсь к вам только по имени. И если можно давайте на «ты»
– Меня это радует, милая Лариса! Сейчас мне много легче, чем даже минуту назад. На «ты» – это даже здо́рово! Так мы много ближе! А, между прочим, я чем-то похожа на тебя. Ты замкнулась в себе после гибели твоей матери, и стала считать себя всеми покинутой и одинокой, а я поникла душой после гибели моих родителей. У тебя был и есть отец, он любит тебя, а я, по сути, была одинока всегда, но об этом как-нибудь в другой раз. Какой прекрасный сегодня день! – бросив взгляд в окно. – Чудесная погода, а мы о грустном.
– Пожалуй, ты права, Раиса. Только, сознаюсь, я до сих пор не могу простить того шофёра, и мне, кажется, никогда не прощу.
– Милая девочка, если на всё реагировать эмоциональным и внутренним душевным всплеском, – переживаниями и слезами, хуже всего необдуманными действиями, то не только не хватит никаких нервов и физических сил, можно сгореть, как восковая свеча. Конечно, мы люди, а не бездушные бревна, нас тяжело ранит всякая несправедливость и мы не безразличны к чужой боли, тем более к боли родных нам людей, но бурно реагировать на всякую несправедливость и поддаваться своим эмоциям это верх безрассудства. А уж изливать негатив своей души, – выплескивать на людей поток оскорблений, жаждать им травм и смерти, это вообще недопустимо для человека здравого ума, так как каждое такое излияние и пожелание непременно возвращается к тому, кто желает другому зла.
Как-то, будучи ещё совсем юной и летающей в розовых облаках девочкой, я шла со своей подругой из гимназии. Прекрасно помню тот ясный тёплый майский день, – на шелковистой траве проснулись одуванчики, распустили серёжки берёзы и тополя, люди, скинув зимние шубы, облачились в лёгкие одежды, – весело и празднично на душе, но только не у моей подруги. Её кто-то обидел, и она очень негодовала, весь путь до своего дома громко кого-то проклинала, желала ему всяческих бед и неудач. Я говорила ей, что так нельзя. Говорила, что надо посмотреть на себя со стороны, разобраться в самой себе, понять, может быть, тот человек вовсе не так и плох и не обижал её, а просто высказал всю правду о ней.
– Какую правду! – прокричала она. – То, что я взяла у неё ленту и не отдала? Обеднела, прям! Велика беда… лента.
– Но если она тебе не нужна, зачем же ты взяла у неё?
– Я вовсе и не брала без спроса, а попросила посмотреть, а потом забыла отдать, – ответила она.
– Забыла, бывает, но когда она напомнила тебе о ней, надо было сразу же возвратить, – сказала я.
– Вот ещё… С чего бы это? Она мне понравилась. Она такая шёлковая и новая, – прикрыла от умиления глаза подруга, – а у неё ещё была одна, вот. И вообще, пусть она провалится со своей лентой, жадина! Не отдам и всё! – негодуя, проговорила она и топнула своей ножкой. Миг и она провалилась под землю. Благо, у меня в то время отстегнулся ремешок от туфельки, и я остановилась, чтобы застегнуть его, иначе провалилась бы вместе с ней. Потом выяснилось, что подземные воды размыли грунт, и полотно дороги в этом месте стало очень тонким. Подруга утонула.
– Раиса, неужели ты никогда-никогда за всю свою жизнь никому не желала чего-нибудь плохого? Вот мне, кажется, что такого никак не может быть. Бывает, не хочешь, а в сердца́х само собой вырывается. Вот и того шофёра, что наехал на маму, хотя его и оправдали, я ни за что и никогда не прощу. Вот не верю я, что нельзя было избежать наезда. Не верю и всё тут! И всё же, не прощая его, я больше не буду желать ему зла. Я больше вообще никому не буду желать зла, – задумчиво проговорила Лариса, прямо посмотрев в глаза Раисы.
– Вот и правильно, моя милая девочка! – ответила Раиса Николаевна, отложила в сторону вышивку, подошла к Ларисе и прижала её голову к себе. – Правильно, ты всё правильно решила, милая! Помни свою маму, помни её светлый образ, а того человека, как мне думается, тебе надо простить. Не надо носить в своей душе злость к нему. Жизнь и так очень сложна, и не надо её омрачать грустными воспоминаниями и ненавистью. – Немного помолчав, задумчиво и с некоторой тоской об ушедших днях произнесла. – Быстро летит время, – девочка, девушка и вот уже женщина. А на твой вопрос, было ли во мне желание кому-либо «насолить», отвечаю – было, но я поборола себя и простила.
Отложив пяльцы в сторону, Раиса Николаевна перевела взгляд своих задумчивых глаз на окно, немного помолчала и, дрогнув губами, вероятно, от встревоживших душу воспоминаний, глубоко вздохнула и, повернувшись лицом к Ларисе, произнесла:
– Наш разговор некоторым образом схож с историей моей жизни. Она, конечно, заурядна, но, если ты хочешь найти ответ на свои вопросы, будет полезна.
– Раиса, я с удовольствием послушаю твой рассказ. У кого же, как не у тебя мне учиться. Лучшей подруги, чем ты у меня нет!
– Спасибо, милая, мне приятно, что мы стали подругами. Рассказ буду вести от второго лица, так мне будет легче собираться с мыслями.
– А мне представлять себя на твоём месте, так я пойму не только тебя, но и разберусь в самой себе.
Сестра.
– Был тёплый июньский день. Солнце клонилось к закату. Они сидели в старой беседке маленького уютного садика и держали друг друга за руку. Он шептал ей слова любви и говорил:
«Мы скоро поженимся! Мы обязательно сделаем свадьбу! Очень хорошую свадьбу! Я куплю тебе красивое белое платье! Все будут смотреть на тебя, и завидовать мне».
Она пять лет ждала от него эти слова, но он был бедный учитель гимназии, а она работала в канцелярии и имела невысокий заработок. Им нужно было накопить определённую сумму денег, чтобы справить свадьбу, «не упав лицом в грязь», – всё-таки были не из мещан… дворяне, но из обедневших. А деньги были проблемой, благо, что имели свой дом и он поддерживал их морально.
Он предлагал продать свой дом и на вырученные деньги сделать свадьбу, а жить в её доме, оставшемся ей от родителей, но она была против.
– У меня есть сестра. Мало ли как может сложиться жизнь, – говорила она и свадьба откладывалась на неопределённый срок.
К тому тёплому июньскому дню, когда он говорил о скорой свадьбе, мечты их стали сбываться. Он накопил необходимое количество денег, оставалось лишь дождаться приезда Тани, – сестры Раисы. Без неё Раиса не хотела входить в новую жизнь – замужнюю.