Ларисе, по незрелости её, было трудно разобраться в хитросплетениях жизни, тем более в отношениях между мужчинами и женщинами. Мать рано ушла из её жизни и не успела дать ей то, что обычно дают матери своим дочерям, а отец по своим мужским понятиям полагал, что всё женское придёт к дочери со временем. Лариса набиралась жизненного, непосредственно женского опыта только из любовных романов с их цветочками и серенадами под балконом и из бесед с Анной и Галиной, которые были так же несмышлёны в вопросах отношения полов, как и она сама. Всё это в некоторой степени тормозило её развитие в сторону женщины. В 18 лет она мало чем отличалась от самой себя пятнадцатилетней. Лариса полагала, что между мужчиной и женщиной может быть только дружба, максимум платоническая любовь с поцелуями в щёчку или руку, а любовь это что-то таинственное и доступное разве что много старшим её людям и супружеским парам.
Полагая, что между молодым людьми – мужчиной и девушкой могут быть только дружеские отношения, Лариса не осознавала, что мужчины принимают дружбу с женщиной иначе, – они видят в ней либо начало глубоких чувств – любовь, либо животную страсть. И всё же заложенное в неё природой влечение к противоположному полу заставило глубже, нежели даже полгода назад, взглянуть на Олега и Абуладзе и попытаться разобраться в их отношениях к себе и своих чувствах к ним.
Они шли по одной дороге, как по тёмному коридору, Олег и Шота по её противоположным сторонам, Лариса посередине. Освещая свой путь несозревшими мыслями, она бросалась то в одну, то в другую сторону, при этом больно ударялась в стены, возведённые Анной у стороны по которой шёл Свиридов, и Галиной у Абуладзе.
– Олег любит меня, это ясно. Но Абуладзе?.. Интуитивно я чувствую, что он желает большего. Но чего? Дружбы? Но разве мы не друзья? О, Боже, я в растерянности! А если он любит… Любит?! Но разве так смотрят, когда любят… с пренебрежением и даже злостью? Он… даже стыдно подумать… В его взгляде похоть… Он желает владеть мною! Он зверь! Я должна бояться его!
Глава 4. Раиса Николаевна
Крыло ангела.
С памятного для Раисы Николаевны дня, когда впервые шла под руку с Григорием Максимовичем, прошло два месяца Тревожными, щемящими душу и одновременно необычайно счастливыми были те дни. Дни, когда была рядом с ним.
Счастливыми – дюжина встреч с Пенегиным, всего дюжина дней, но они перевернули всю её прежнюю жизнь. Она уже не плакала в свою холодную подушку, а мысленно видела рядом с ней ещё одну, на которой покоилась голова полюбившегося ей человека. И она молила Господа, чтобы мысли её воплотились в реальность. Воскресные прогулки по проспекту и городскому парку вносили в её жизнь некоторую надежду на постоянность, и даже на большее – на супружество, о котором она и мечтала и одновременно боялась даже думать, чтобы, как часто говорила себе: «Не сглазить!».
Тревожными – ждала каждую новую встречу и тревожилась, что Григорий Максимович на этот раз не придёт, но он, к радости её, приходил, и душа её расцветала. А ещё оттого, что она полюбила князя искренне, всей своей чистой душой и боялась, что надежды на лучшее могут не оправдаться, – Пенегин окажется не тем, каким рисовало его её воображение.
– Бывает и такое, – хорошенький и миленький и вдруг хоп… – говорила её душа, – и в человеке проявляются отрицательные черты, отталкивающие до брезгливости.
Щемящими душу. «Может быть, он ищет и находит встречу со мной из своих корыстных целей, – телесной страсти ко мне? Потерял жену… мужчина… и его тяга к женщине естественна, – говорила она себе и отвечала. – Ну, и пусть, зато хотя бы миг, хотя бы час я буду счастлива!».
5 июня, после праздничного дня – дня рождения дочери, Григорий Максимович провожал Раису Николаевну до её дома.
Ехали в пролётке, он – князь Григорий Максимович Пенегин и она – душечка Раиса Николаевна.
– Ну, зачем ты взял лошадь? Глупый, глупый! Мне хочется как можно дольше, вечно быть с тобой, любимый, родной мой! Неужели ты не видишь не чувствуешь, что я люблю тебя. Полюбила тотчас и с тех пор, как впервые увидела, думаю только о тебе! – мысленно говорила она Пенегину и вдруг неожиданно даже для самой себя произнесла:
– А хотите чаю, Григорий Максимович?
После чего внутренне сжалась, подумав: «Если ответ будет отрицательный, я никогда более не смогу принять его ухаживания. Мне будет стыдно смотреть в его глаза. Он может подумать, что я навязываюсь, что я легкомысленная женщина. – И так же мысленно крикнула. – Я не хочу этого! Не хочу!»
– Не откажусь, – посмотрев на Раису Николаевну и увидев в её глазах смущение, вкупе с ожиданием чего-то таинственного, проговорил Пенегин и внутренне спокойно вздохнул от мысли, что был принят её душой и сердцем так легко и просто.
На следующий день князь Пенегин повёл с дочерью разговор на трудную для себя тему. Волнуясь, поймёт ли его дочь, открылся ей в своих чувствах к Раисе Николаевне и спросил:
– Как ты смотришь, милая, если Раиса Николаевна будет жить с нами?
– В каком положении? – спросила она отца.
– Если ты не против… моей женой.
– Это неожиданно! Я не могу немедленно ответить. Прости, папа, мне нужно подумать.
Через неделю Лариса сказала «да», и уже в первых числах июля князь обвенчался с Раисой Николаевной.
Лариса приняла мачеху спокойно, но настороженно. Раиса Николаевна не вызвала в ней неприязнь, но приход в семью нового человека беспокоил её возможным изменением устоявшейся жизни. Но более всего её тревожило, что отец отгородится от неё, и всё своё свободное время будет отдавать новой жене, а не ей, как это было обычно.
– Что ж, пусть будет так! Я сама дала согласие на его брак, и теперь ради его счастья не имею права быть занудой, это оскорбит его и не достойно меня – его дочери, дочери князя. Я приняла Раису Николаевну в наш дом, и постараюсь быть добра с ней. Отрицание её значило бы, что я не люблю отца, не желаю ему счастья, и являюсь легкомысленной девчонкой, необдуманно давшей тот ответ, который он ждал, – говорила она, приглядываясь к новому члену семьи. – Она теперь в моей семье и я обязана принять это не просто как состоявшийся факт, а с достоинством, без внутреннего сопротивления, которое, сознаюсь, всё-таки во мне есть.
Шло время, с течением которого Лариса стала находить, что Раиса Николаевна приятная женщина, – интересный собеседник и легка в общении, – это влекло её к ней, одиночество томило. Со входом нового человека в её жизнь, часы одиночества сокращались и уже через месяц Лариса не могла представить себя без подруги, какой стала для неё Раиса Николаевна. Тревожило лишь то, что отец станет больше уделять внимания своей новой жене, а не ей – дочери, но вышло всё наоборот. Князь Пенегин стал реже задерживаться на службе и больше времени уделять семье, что более сплотило её и дало понимание Ларисе, что в доме появился не просто новый член семьи, а хороший человек. А в общении с Раисой Николаевной Лариса стала находить не только её саму, открывающуюся день ото дня, но и в себе нечто новое, что снимало прежнюю скованность и неуверенность, появившиеся после смерти матери. Это новое чувство лёгкости и раскованности стало неудержимо влечь к Раисе Николаевне, она стала называть её Раисой, как подругу, и как к хорошей подруге проникаться доверием.
– Маменька, милая маменька! Мне так не хватает тебя, а Раиса стала мне доброй подругой, она понимает меня, как когда-то понимала меня ты. Мне с ней легко, как когда-то было с тобой! – говорила Лариса, и слёзы струйками катили из её глаз. – Прости меня! Я никогда не забуду тебя! И папа помнит тебя. Твоя фотография стоит на его рабочем столе, а твой большой портрет висит в гостиной, рядом с ним и большая фотография, где мы все втроём, правда, я там ещё маленькая, а сейчас… сейчас я уже взрослая… но ты видишь это, я знаю, ты видишь меня. И мне от этого хорошо!