– Тебе-то что? Твой Абуладзе обязательно будет, как-никак князь, а Свиридова и на порог не пустят… – всхлипнула Анна. – Слышала, бал будет не в театре, а в доме нового городского головы Морозова… по приглашениям. А тот, говорят, вообще какой-то старообряда… Молодёжь не особо жалует…
– А к тебе они не приходили? – остановила разговорившуюся сестру Галина.
– О ком это ты? – прекрасно поняв, кто интересует подругу, но "написав" недоумение на лица, спросила Галину Лариса.
– Не о Морозове же, Ларочка, – удивилась Галина. – Мы спрашиваем о поручиках Абуладзе и Свиридове.
– Вот и цель прихода девочек, разузнать о Свиридове и Абуладзе, – мысленно проговорила Лариса, ответив, – последний раз я видела их в Успенском соборе в день тезоименитства Её Императорского Величества Государыни Императрицы Марии Фёдоровны. Это было 22 июля… и с тех пор я всё одна и одна.
– Так ты разговаривала с ними? – с тревогой в голосе воскликнула Галина.
– Нет, я просто их видела… Они постояли, помолились, а потом ушли… ещё раньше нас с папенькой.
– А что же не в полковой церкви-то?
– А мне почём знать? Верно от того, что в соборе красиво и поют аж за душу берёт… Там много было офицеров, разных там поручиков и капитанов… Я особо-то не приглядывалась… Мне оно ни к чему заглядываться на молодых офицеров… оно мне не нужно…
– Конечно, помолиться за здравие Её Императорского Величества Государыни Императрицы Марии Фёдоровны… – облегчённо вздохнула Галина, – а иначе, что им делать в соборе… Служба у них в полку ежедневная… и своя церковь есть.
– Девочки влюблены, – проговорила Лариса внутренним голосом, – Анна в Свиридова, а Галина в Абуладзе. – Хорошо, когда есть любовь, но этого мало, односторонняя любовь нередко трагична, так пишут в романах, надо быть любимой, это главное! А я?.. Как быть? Я люблю Олега Николаевича, – Лариса зарделась. – А теперь… Теперь я не могу, не имею права его любить. Его любит Анна. Тогда, кого же мне любить? Абуладзе что ли, но он такой важный и противный, да и Галина влюблена в него. Ну и… Никого не буду любить… Вот! Ну их всех… зазнаек. – Почему зазнаек, Лариса не подумала. Сказала, зазнаек, вот и всё!
– Ах, да! Совсем забыла! – сбросив тревожный груз с души, продолжала говорить Галина. – На днях мы с маменькой посетили московские торговые ряды на Любинском проспекте. Заходили в магазин "Проводник". Чего там только нет… всё, что пожелаешь, – ленты и платья, шляпки и французская обувь – ботиночки с высокой шнуровкой и кожаные туфельки, и даже украшения. Нам маменька купила много-много всякой всячины, вот, например, – потянув цепочку, висевшую на шее и, вытянув из глубин платья с мизерным вырезом под горло, кулон, уложила его на ладонь и показала Ларисе. – Такие кулоны состоят из двух половинок с секретным замочком, в них можно вложить две маленькие фотографии. Свою я уже вложила, а вторую пока не могу раздобыть. У тебя нет её, Лариса?
– Тебе нужна моя фотография? – удивилась Лариса.
– Прости, Ларисонька, мне нужна фотография Шота, – смущаясь, ответила Галина. – У князя Пенегина, твоего папеньки верно есть фотографии всех его офицеров.
– Не знаю, – пожала плечами Лариса. – Может быть, и есть, но в семейном альбоме нет фотографий офицеров его нового полка. Фотографии надо спрашивать в канцелярии полка. Только кто же нас туда пустит? И уж верно, я даже уверена, что секретно это.
– Да, да, конечно! Я не подумала, извини, – склонив голову, тихо проговорила Галина.
– А мы тебе, Ларочка, подарок принесли. Купили в тот день, когда были в московских торговых рядах, – вступила в разговор, доселе молчавшая Анна, и, вынув из своей дамской сумочки небольшой свёрток, подала его в руки подруги.
– Ах, как приятно! – воскликнула Лариса, развязывая алую шёлковую ленту, бантом стягивающую картонную коробочку.
В коробочке лежала шкатулка с лаковым рисунком на крышке.
– Тебе нравится, Ларисонька? – смущаясь, проговорила Анна.
– Она прелесть! Я давно о такой мечтала! Ах, какие же вы милые, девочки! Спасибо! – восторженно проговорила Лариса, и поочерёдно поцеловала подруг в пухленькие щёчки.
– А ты открой её, – сказала Галина.
Открыв шкатулку, Лариса увидела кулон на серебряной цепочке, точно такой, какой минуту назад показывала Галина.
– Девочки… но это очень дорогой подарок… Мне даже как-то неловко принимать его… и праздников сейчас никаких нет.
– Вовсе и не дорогой, он же не золотой, а всего лишь серебряный. А праздник был…
– Какой? – удивилась Лариса. – Разве что день рождения, так он будет через три дня. Я уже и пригласительные билеты приготовила, завтра буду рассылать.
– Твой приезд в Омск праздник! Нам, знаешь, как хорошо с тобой… Ты самая лучшая наша подруга, а других у нас вообще не было. Для нас это праздник, вот мы и решили подарить тебе подарок, чтобы ты всегда-всегда помнила наш первый день!
– Девочки… Ну, что вы?.. Мне совсем неловко! Вы мои подруги, и это главный для меня подарок! Не забываете меня, большего мне и не надо. А подарок… Хороший он, очень! Спасибо, милые мои! – Лариса поцеловала сестёр в их пухленькие щёчки. – Кулончик я сейчас надену, – вынув из шкатулки кулон, Лариса надела его на шею. – А в шкатулочку буду собирать всякие красивые разности.
За час до прихода автомобиля за сёстрами, приехал домой Григорий Максимович. И сразу, как только девочки поздоровались с ним, полковник сел в кресло напротив них, расслабился после напряжённого служебного дня и проговорил:
– Интересный случай вчера произошёл, а сегодня о нём весь полк только и говорил, а виной всему был поручик Свиридов.
Анна насторожилась, предполагая услышать от полковника что-то нелестное в адрес Олега Николаевича.
Пенегин улыбнулся, увидев, как напряглась Анна, и спокойно продолжил свой рассказ:
– Кто бы мог подумать, на вид такой спокойный и рассудительный и нате вам, такое отчудил, что все диву даются, – Григорий Максимович, – любитель пошутить и встревожить нервы слушателей, приумолк, неторопливо разгладил усы и хитро посмотрел в глаза Анны. – Все так и говорят, так и говорят: "Ай, да поручик! Ай, да Свиридов! Ни дать, ни взять – герой!"
Лицо Анны ещё в самом начале – лишь только Григорий Максимович упомянул Свиридова, загорелось румянцем, а тут воспламенилось, как раскалённый в горне металл.
– Шёл он вчера со службы домой, местный он – омич, в своём доме живёт… Погода препаршивая, дождь холодный, слякоть… разговаривает с другом своим Абуладзе… о чём мне неведомо, но дело молодое… ясно, чем голова занята… – Григорий Максимович вновь хитро посмотрел на Анну. – На подходе к своему дому увидели мокнущую под дождём молодую беременную женщину. Интересно им стало, что это она в такую вечернюю промозглую пору в тонком платьишке под дождём трясётся. Подошли, поинтересовались. Та им и сказала:
– Свёкор из дому выгнал. В чём была, в том и выпроводил за порог. А муж даже и не заступился.
– Вот оно что? – вскипел Абуладзе.
Ясное дело, – горец.
– Где дом твой? – спросил её.
– Указала она дом, из которого её выгнали. Двинулся в его сторону Шота, а она его остановила.
– Не надо, господин офицер, не ходите. Вам-то оно ничего, а мне хуже будет. Я покуда здесь постою, может быть позовут в дом-то, не звери поди.
– Ну, как знаешь, – ответил Абуладзе и направился, было, прочь. Да только тут вступился за девушку Олег Николаевич.
– Не гоже так, – сказал, – чтобы женщина, ребёнка ждущая, под дождём холодным стояла, в тонком платьице с непокрытой головой. Простудится, заболеет и ребёнка скинет.
Снял он с себя плащ, укутал в него молодуху и, приобняв, чтобы не поскользнулась на скользкой жиже и не упала, повёл в свой дом. Вот такой он наш герой, прапорщик Свиридов.
Анна зацвела глазами и всем разрумянившимся лицом. Под стать её возвышенному тонусу была и Галина.
– Шота тоже не ударил лицом в грязь, – пела её душа.
– И что… так сейчас и живёт у Олега Николаевича? – спросила отца Лариса.