– Почесали мужики, кто затылок, кто бороду, а кто всё вместе, посовещались и сказали:
– Ты, батюшка, молодой и учёный, оно, конечно, хорошо, если бы оно так, только откель же у нас деньги? Не куём и не печатаем их. Так что повременим до лучших времён. Как насобираем на дьяконе, вот тогда и речь вести об этом зачнём.
– Эх, не получилось! – мысленно ругнулся себя отец Фотий. – Видно, не правильно речь держал. – Ну, Бог даст, доживём до праздников, а там что-нибудь придумаю.
Подписали мужики бумагу, достал Фотий из кармана деньги на три ведра вина, отдал им и удалился.
– Вот же, окаянные. Хитры, не полностью удался мой план, но ничего, придумаю что-нибудь. И придумал.
Наступили праздники, отправился батюшка по приходу с молебнами. Отслужил у первого крестьянина, стал деньги за свою службу требовать. Подаёт ему мужик на 5 копеек меньше прежнего, а Фотий спокойно и говорит:
– В рост отдал бы свои деньги, ни копеечки с тебя не взял, а высчитал в конце года из твоей прибыли, а так, будь добр, плати, как и прежде. Тебе пять копеек ничего не стоит, а мне убыток.
Пришлось мужику раскошеливаться.
– Э-хе-хе! Задарма пропили дьякона! – сказал мужик уныло.
Отец Фотий в ответ:
– Не понимаешь ты, серая твоя душа, что это благость для тебя, тёмный ты человек. Чем хуже здесь, тем лучше там, – вскинул голову вверх. – Чем тяжелее здесь, тем большей сторицей будешь награждён на небесах.
На следующий день в село прибыл новый дьякон. Не утвердило омское епархиальное начальство бумагу с просьбой крестьян села Дурново не назначать нового дьякона.
Отец Фотий был взбешён.
– Лживые вы, бессовестные, пьяницы и развратники, – потрясая кулаком, кричал он. – Следовало бы взять золотые цепи на шеях ваших, свернуть их петлёй и удавить всех. Буду громить вас во всех моих проповедях, пока не сгинете, как упал с высоты своего поста, благодаря мне, молитвам моим, неугодный судья Баламутов. Доит коров и разводит кур сейчас, будь он проклят, так ему и надо, злыдню окаянному! А только не оставлю я так дело, всё одно изведу нового дьякона, сам убежит… только сверкать пятки будут. Ишь, что удумали, пируют, пьют, развратничают, а я хочь по́миру иди… с рукой протянутой. Не быть ентому! – крикнул Фотий и погрозил всем своим врагам кулаком.
Из прошлого отца Фотия.
Служил отец Фотий в церкви города Омска. Хорошо служил, нареканий ни от прихожан, ни от начальства не имел, хитёр был, но до определённой поры. Случилась у него ссора с псаломщиком. Проведал тот, что отец Фотий чёрен на руку, решил вывести его «на чистую воду», но не задарма.
– Вы, батюшка, деньги из церковной казны воруете, сам видел, – сказал псаломщик Фотию. – Не хорошо это, надо бы делиться. Не дай Бог, кто прознает, беды не оберётесь.
– Пошёл прочь, пёс паршивый, – закричал на псаломщика Фотий.
– Я могу и пойти, – спокойно проговорил псаломщик, – только смотрите, батюшка, как бы Бог не разгневался на вас. Большая беда может приключиться.
– Ты ещё здесь, поганец! – ещё сильнее возмутился отец Фотий и замахнулся на псаломщика массивным крестом, что свисал с его шеи на толстой цепи до объёмного живота.
– Подожду до завтра, а потом сообщу, куда следует, – спокойно проговорил псаломщик и, отвернувшись от разъярённого батюшки, пошёл прочь.
– Ну, погоди у меня, поганец! Я покажу тебе как против меня идти! Со свету сживу! – негодовал Фотий.
На следующий день во время богослужения между отцом Фотием и псаломщиком вновь произошёл крупный разговор. Желая наказать и принизить псаломщика перед прихожанами, батюшка поставил его на колени перед царскими вратами.
Псаломщика это нисколько не смутило. Стоя на коленях, он продолжал поносить Фотия нелестными словами, называл его вором.
Священник, видя, что наложенная на псаломщика епитимия нисколько не действует, и что дальше продолжать службу нет никакой возможности, преспокойно снял с себя ризы и вышел.
Псаломщик видя, что остался полным господином в церкви, преспокойно встал с коленей, по-театральному раскланялся с мирянами и произнёс:
– Господа, окончание будет завтра!
После этого вышел из церкви и пошёл в известном только ему направлении. Через неделю докладная на Фотия лежала на столе омского епархиального начальства.
А ещё через месяц псаломщик ликовал.
– Не хотел делиться, получай, что заслужил! – мысленно восклицал он, поглядывая с ехидной ухмылкой на отца Фотия, отбывающего к новому месту службы – в село Дурново.
Но радость псаломщика была преждевременна. На следующий день он был уволен со службы без объяснений.
***
Жизнь в селе Дурново шла своим чередом. Крестьяне работали, отец Фотий нёс службу, дьякон помогал ему в богослужении – читал Евангелие. Всё было чинно и благопристойно, не спокойна была только душа Фотий, его тяготил пустой карман. А всё из-за нового дьякона, которого он пока не мог понять. И всё же природная жадность изредка брала своё, лишняя копеечка появлялась в его кармане.
– Сегодня всего пять копеек, а могла бы быть полтина, – горестно вздыхал он, перебирал в кармане пятак, и проклинал дьякона. – Что за человек, – жаден или щедр, спесив или кроток, злобен или добр. Всё это следует выяснить, а для этого требуется время, которым я не располагаю, – говорил он себе, мысленно расставляя силки на дьякона.
– А приглашу-ка я его к себе и выставлю на стол вино. С вином язык быстро развязывается. Глядишь и выясню, кто он таков, и что из себя представляет. Решено! – Поставив точку в своих мыслях, несколько успокоился. – Сейчас главное не торопиться, всё провернуть обдуманно.
***
В сельской церкви произошло явление, доселе невиданное.
Утром, один из трапезников, войдя в помещение церкви, увидел двенадцатилетнего сына крестьянина Семёна Фёдорова Тёлкина – Павла. Был удивлён и потребовал от мальчика объяснений. Тот молчал и хотел убежать, но был остановлен всё тем же трапезником. При бегстве из карманов мальчика посыпались деньги. Обыскав его при свидетелях, вошедших в это время в церковь, трапезник обнаружил у Павла достаточно крупную сумму. В носовом платке у ребёнка было найдено 9 рублей 78 копеек, в карманах 11 рублей 93 копейки и в рукавице ещё 2 рубля 13 копеек. Итого с деньгами, поднятыми с пола, было насчитано 27 рублей 58 копеек. В краже денег Павел Тёлкин сознался. Сказал, что деньги уворовал по наущению дьякона, взломав металлическим прутком один из верхних пробоев, а второй просто выдернув.
Село вскипело от столь невероятного случая и разделилось на два лагеря. В одном говорили: «Так ему и надо, много денег берёт за молебны!» Другие не поддерживали первых, говоря, что всё это недоразумение и наговор.
– Приедут, разберутся! А Телкины всем известны, те ещё хапуги, сын их с малолетства уже побирается, то у лавки сидит, то сети в озере обирает, – не раз запримечен был за этим занятием, – воровством, значит, – говорили крестьяне второго лагеря.
Сельский писарь о столь печальном случае – воровстве из церкви, сообщил в волость. Приехал полицейский и незамедлительно повёл расследование, в котором факт воровства Павлом – малолетним сыном Тёлкина Семёна Фёдорова подтвердился.
– И как же ты пошёл на воровство? Кто надоумил?
– Ясно кто, диакон наш. Он мне кулёк конфет в фантиках дал, и спросил, могу ли я ночью в церковь залесть? А туда залесть проще пареной репы. Сказал, что могу. Я ещё спросил его, зачем ночью-то, когда можно днём спокойно зайти и помолиться. Ночью-то все святые тоже спят, они же тоже люди, им тоже без сна никак нельзя. Значит, молитву они не примут.
– Так, так! – постукивая носком сапога по полу, задумчиво проговорил полицейский. – И что же нужно было диакону ночью в церкви? Али что своё забыл?
– Не-е-е, – протянул Павел. – Своё ничё не забыл. Сказал, что забыл церковные деньги. Боялся, что могут их уворовать, вот и попросил меня взять их и утром ему передать.