Уильям также служил мостиком между английскими и норманнскими клириками в Норвиче. Чтобы подтвердить истинную святость своего покровителя, монахи норвичского приората обратились к именитым людям, пользующимся уважением в Норвиче и тесно связанным с его церковной иерархией, а особенно к людям из того поколения, которое выросло под бдительным надзором епископа Герберта Лозинги. В числе самых влиятельных были английские священники Эльвард и Уикман и их старшие друзья и коллеги, происходившие из той же англосаксонской церковной элиты, что и сам Уильям. Вместе с епископом Уильямом Тарбом, преемником Эборарда, эти люди придали вес и достоверность обвинению, против которого иначе возникли бы возражения. Во всем городе они были наименее склонны к разным нововведениям.
Имя Уикмана появляется в «Житии» только время от времени, но его присутствие ощущается во всем тексте брата Томаса; Уикман именуется и монахом, и священником, а также исповедником епископа180. Он занимал крайне важную должность, ибо принимал исповедь от имени епископа и назначал соответствующую епитимью181. Более того, исповедник также имел право толковать сны, упомянутые на исповеди. Важно то, что, скорее всего, именно Уикман толковал первые сны Томаса Монмутского, когда тот прибыл в Норвич в 1150 году, а также многие сновидения, которые позже придали достоверность культу Уильяма182. Уикман также фигурирует в различных документах: он засвидетельствовал одну из самых ранних норвичских грамот, и его подпись стоит сразу после подписи первого приора Норвича. Поэтому ко времени кончины Уильяма он был уже в годах и обладал определенным авторитетом. В одном из норвичских документов (около 1145 года), который касается лазарета св. Павла и где также значатся имена нескольких других лиц, упоминающихся в «Житии», он именуется нанимателем землевладения.
Именно Уикман сообщил о предсмертных откровениях видного жителя Норвича Эльварда Дэда, «некоего горожанина, одного из самых богатых и именитых жителей Норвича», кооптированного для подкрепления притязаний Уильяма на святость183. Свидетельство Эльварда сыграло ключевую роль, связав евреев с Уильямом, поэтому его положение в Норвиче было важно для тех, кто читал или слушал историю святого. Томас Монмутский утверждал: Эльвард встретил норвичских евреев в лесу посреди ночи, когда они пытались избавиться от тела Уильяма. Как пишет Томас, Эльвард положил руку на мешок, который они несли, и немедленно понял, что происходит. Но Эльвард ничего не сообщал публично и пообещал шерифу Джону де Чезни никогда не рассказывать о происшедшем. Только на смертном одре, после явления ему св. Уильяма (спустя долгое время после смерти самого шерифа), Эльвард рассказал эту историю своему исповеднику Уикману. Исповедник передал эти сведения Томасу Монмутскому.
Этот Эльвард Дэд, о котором Томас в «Житии и страстях» пишет, что он пользовался гражданскими привилегиями нового норманнского поселения, возможно, тот же самый Эльвард, который упоминается в норвичских документах: богатый священник церкви св. Николая184. Права священника Эльварда на обширные владения подтверждали и епископ Эборард, и епископ Уильям, и, наконец, архиепископ185. Даты на этих грамотах четко соответствуют датам, связанным с упоминаемым в «Житии» Эльвардом, умершим около 1149 года186. Учитывая его деятельность на земельном рынке, может быть, именно священник Эльвард одним из первых завязал деловые сношения с евреями-заимодавцами в Норвиче, но документальных подтверждений этому нет.
Не исключено, что Эльвард из «Жития» Томаса Монмутского (это имя также писалось Эйлвард, Айлвард, Эгилвард, Эйлуард, Эйлверд и Эгельвард) – это хорошо известный священник из Норт-Уолшема, который часто фигурирует в норфолкских документах того времени; человек из семьи, известной своей благотворительностью и проживавшей в этом регионе уже многие поколения187. Эльвард владел землями в Хоутоне и Норт-Уолшеме и, как и многие другие норвичские клирики (например, дядя Уильяма Годвин), был женатым священником и отцом женатого священника, внуки которого унаследовали часть его земель, его церковь и даруемые ею права188. Редкие имена членов семьи Эльварда также встречаются в семье епископа Эборарда Норвичского, у которого имелось несколько детей, наследовавших ему, и это позволяет предположить, что между двумя семьями существовали определенные связи189. В Восточной Англии дети, пытавшиеся унаследовать имущество своих отцов-священников, уже давно являлись камнем преткновения190. В этом вопросе у священников Эльварда и Годвина находились общие интересы191.
В различных официальных документах священник Эльвард тесно связан с епископом и сторонниками нового культа Уильяма в Норвиче. К этой группе людей с общими интересам относятся монах по имени Элиас, позже ставший приором, и конюший (de stabulario) Генри, позже ставший лесничим. В дополнение к ним в число людей, засвидетельствовавших одну грамоту между 1121 и 1135 годами, входят Уильям Тарб (позже епископ), Уильям де Новер и Уильям Певерел; все они позже будут связаны с почитанием св. Уильяма192. Еще в одной грамоте на имя того же благоприобретателя стоят все те же имена, а также на этот раз фигурирует управляющий (dapifer) Джон, сыну которого, как утверждает Томас Монмутский, примерно в 1151 году помогло заступничество св. Уильяма193.
В «Житии и страстях» Эльвард именуется необходимым «законным свидетелем» (testis legitimus). Остальные люди, нашедшие тело Уильяма в лесу, на подобный статус притязать не могли. «Посетив в этот вечер церкви в городе, он возвращался домой из церкви св. Марии Магдалины по опушке леса в сопровождении одного слуги»194. Именно тогда Эльвард, по его утверждению, якобы увидел евреев, несущих тело. Посещение церквей подтверждает вероятность того, что перед нами действительно священник Эльвард, а не просто богатый мирянин. До кончины Эльварда никто не связывал евреев с телом подмастерья. Но Томас пишет, что на смертном одре в 1149/1150 году Эльвард Дэд исповедался двум близким коллегам, Уикману и еще одному человеку, священнику церкви св. Николая (имя которого в «Житии» не упоминается), рассказав им, что он видел. И, соответственно, вклад Эльварда в повествование Томаса Монмутского о ритуальном убийстве оказывается посмертным и дошедшим до нас через третьи руки195.
Монахи, поддерживавшие почитание св. Уильяма, были людьми видными и, что важно, самыми старыми насельниками приората, лично знавшими его основателей. Хотя приорат возглавляли норманны, другие сторонники почитания св. Уильяма были местными, англичанами и принадлежали к тому же поколению, что и Годвин, и культ Уильяма отражал многие англосаксонские ценности196. Еще до того, как они объединились в поддержке нового святого покровителя Норвичского собора, они не один десяток лет трудились бок о бок197. Их общие интересы возникли не в результате того, что Томас Монмутский написал свое «Житие» – наоборот, «Житие» появилось потому, что эти общие интересы уже существовали. Наиболее рьяные сторонники почитания Уильяма являлись самыми старейшими насельниками монастыря, и во многом культ Уильяма был старомодным, он отражал старинные англосаксонские представления о святости, невинности и насилии198.
Линии раскола, возникшие в 1144 году, в год убийства Уильяма, отражали не просто противостояние норманнов и англосаксов, христиан и евреев, города и монастырей. Скорее, эти линии раскола оказались типичными для городов XII века, где существовали прочные институциональные связи и церковные клики: это был раскол между монахами соборного приората и монахами церкви св. Михаила; между монахами Норвича и монахами Сибтонского приората, основанного семьей шерифа Джона де Чезни; между инициативами матери-церкви и попытками Годвина утвердить новый культ вне ее; и, прежде всего, между Норвичским собором и аббатством в Бери. Почитание св. Уильяма могло привести к примирению и гармонии или же стать полем битвы, где сталкивались все эти местные противоборствующие стороны.