– Ужас-то какой! – вскрикнула Виктория. – Почему он так жесток к тебе? Он ведь твой отец? Как он может? А он случайно не заметил, как мы…
– Не заметил. Точно, – перебил ее Домовой. – Не все отцы добры к своим отпрыскам. Мне даже кажется, что когда меня бьет мой отец, он получает удовольствие.
– О, Домовой! – она его по-дружески обняла. – Если не хочешь говорить об этом, давай не будем. Я не хочу, чтобы ты страдал.
– Да ничего страшного, Вика. Минутная слабость. Я сам тебе хочу рассказать, что было дальше. Очнувшись, я лежал на его кровати. Представляешь!? Первый раз в жизни он меня положил на свою кровать. Даже когда я был маленький и боялся спать один в кромешной, пугающей темноте, он не разрешал мне спать вместе с ним.
И вот я лежу, ничего не понимая, как вдруг в комнату заходит отец. Увидев меня с открытыми глазами, он вздрогнул, переменился в лице и подбежал ко мне. Я испугался, закрыл лицо руками, думал, он начнет меня снова бить, за то, что я в его комнате, да еще и лежу в его кровати. Но он, как ни странно, сделал совершенно все наоборот. Обнял меня. Стал извиняться. Я не мог поверить в происходящее. Мой отец никогда в жизни не просил ни у кого прощения и тем более у меня. А тут он стал обещать, что больше и пальцем меня не тронет и разрешит общаться с земной девочкой. С тобой.
– Это же хорошо! – обрадовалась Виктория. – Только почему твой папа изменил свое решение?
– Потому что я лежал без сознания два дня. Он думал, что потерял меня. Он решил, что потерял единственного сына и только тогда осознал насколько я ему дорог. – Домовой сделал паузу, – Не понять мне этих взрослых. Мне кажется, он меня обманул.
– Почему же? Ты же сейчас здесь, со мной? Значит, он сдержал обещание?
– Сейчас-то он меня отпустил, но пройдет время, и он забудет о своем обещание и снова запретит с тобой видеться.
– Не запретит, – уверено сказала Вика. – Я надеюсь, что он не запретит. И я надеюсь, что он не заметил, как мы…
– Не заметил. Не говори лучше об этом, он может услышать. Вдруг он сейчас следит за нами. Не хочу снова быть побитым и два дня летать во снах, которых я не помню.
– Хорошо. Не буду…
Глава 8
25 июля 1997 года
Летний ветерок обдувал пушистые белоголовые одуванчики, поднимая вверх его мягкий и легкий хлопок с семенами, окутывая голубое небо летним пушистым снегом. Ветер проскальзывал через лабиринты травы, в которой стрекотали кузнечики и пели сверчки, ласкал прохладой и свежестью, проникал в каждый дом через щели, открытые окна, своды и кладку.
Виктория проснулась и услышала, как из приоткрытого окна в ее комнату с характерным завыванием проскальзывает ветер, обувавший утренней прохладой ее тело.
От горячей воды овальное зеркало, которое висело над умывальником, запотело. Виктория положила щетку и налила в ладошки воды. Умылась холодной водицей.
– Как же хорошо! – Она вытерла лицо махровым полотенцем, пахнущим ромашками. – Ой, стекло запотело.
Протерев зеркало рукой, она увидела в отражении свое отражение и отражение Домового. Она вскрикнула.
– Это я, Вика. Не пугайся, – сказал Домовой.
– Ты меня так напугал, что мое сердце чуть в пятки не убежало. Больше никогда так не делай.
– Прости, я не хотел. Я подумал, будет весело.
– Совсем не весело.
В ванную ворвалась напуганная Мария и спросила:
– Что случилось, Виктория? Я слышала, как ты кричала.
– Да ничего, мам. Я просто…просто…
– Что просто?
– Я просто…даже стыдно признаваться…я увидела огромного паука и убила его, – соврала Вика. – Я такая бояка. – Она прижалась к матери.
– Ничего. Я тоже боюсь пауков. Ладно, умывайся, я пошла, подогрею завтрак.
Мария вышла, Вика включила воду и прошептала:
– Из-за тебя мне пришлось обманывать. Маму! Знаешь ли, это нехорошо.
– Не обижайся, пожалуйста. Ты же знаешь я не нарочно.
– Знаю. – Они обнялись в знак примирения и дружбы. – Кстати, ты с нами сегодня пойдешь к бабушке?
– Я бы хотел, но мой отец будет против.
– А ты у него спрашивал?
– Нет, – устало сказал он, посмотрев на зеленый махровый коврик, лежащий возле умывальника.
– Почему?
– Потому что я знаю, что он меня никогда не отпустит дальше этого дома.
– Откуда тебе знать наверняка, если ты еще не спрашивал?
– Просто знаю…
– Но ты все же попробуй, пока мы с мамой не ушли. И игрушки клади на место, когда ими играешь. До скорого! – Она открыла двери и побежала на кухню.
– Пока, – прошептал он.
***
Они подошли к панельному пятиэтажному дому, напротив которого благоухал яблоневый сад; в центре двора располагалась детская площадка. Войдя через черную дверь, исписанную бранными словами, в подъезд, с потолка и стен которого осыпалась известка и синяя краска, Мария и Виктория почувствовали неповторимый запах бабушкиного стрепья.
Дверь была открыта. Они зашли в квартиру, окутанную дымкой. Бабушка жарила пирожки. Пирожки на любой вкус – с рыбой, луком, мясом и рисом, зеленью и яичком. Сегодня нельзя было уловить аромат душистых бабушкиных духов, которые уже словно въелись во все стены, потолок, пол, в каждый шкафчик, в каждый темный уголок, и аромат крепкого дедушкиного табака, который он любил покуривать не спеша, с удовольствием, набив им свою изысканную элегантную трубку ручной работы.
Не успели они снять обувь, как бабушка зашагала к ним, шоркая тапочками по коридору.
– Раздевайтесь, не стесняйтесь!
Бабушка была по-прежнему красива. В ее зачесанных в пучок густых волосах не было ни малейшей седины. Красивые зеленые глаза, совсем такие же, как у Марии, обрамляли густые ресницы. На губах красовалась добрая улыбка. Ее округлые черты лица, по-прежнему оставались привлекательными, привлекательными настолько, что заставляли дам такого же возраста смотреть на нее не только с восхищением, но и с завистью.
Подойдя к Марии и Виктории в легком, как платьишко, халате, на который был одет красный симпатичный фартучек, измазанный белыми разводами от муки, и в коричневых тапочках с резиновой подошвой, она лучезарно улыбнулась. Поцеловала Марию в щечки, потом ловко нагнулась к Виктории и чмокнула ее в сладкие, как воздушная вата, губки.
Бабушке было всего шестьдесят, но Виктории казалось, что ей намного больше. Не потому что она плохо выглядела. Вика была ребенком, и для нее этот возраст казался каким-то нереальным. Она не верила, что и ей когда-нибудь стукнет столько же лет, сколько сейчас бабушке и она превратиться из крохотной девочки в старушку.
Как и не верила, что бабушка когда-то давно была юной и наивной шестилетней девочкой, как она. Вика считала, что бабушка всегда была бабушкой.
– Как же я по вам, любимые мои, соскучилась. Забыли совсем про старушку.
– Мы по тебе тоже соскучились, – сказала Мария.
– Сильно-сильно соскучились! – добавила Вика. – Как же вкусно пахнет.
– А как же. Давайте, проходите-проходите, надо еще столько всего сделать. Так, а где Константин?
– Работает.
– Так сегодня же суббота!
– Да я знаю. Ругаешься с ним, что надо отдыхать. Бесполезно. Упертый, как баран. Хочет заработать все деньги мира. Обещал придти в двенадцать дня. А где у нас папа?
– У меня такой же упертый баран. Только хуже! – Они звонко захохотали. – Ну, ты же знаешь нашего рыбака?! – Мария кивнула. – Ни дня без своей рыбалки. Уехал в четыре утра. Практически ночью. Сказал, что в одиннадцать будет. – Молчание. – Так, давайте мойте руки и быстренько на кухню стряпать пельмешки, хватит о мужиках. Фарш и тесто я уже приготовила.
На кухонном столе лежали вряд миниатюрные уже слепленные пирожки, присыпанные мукой. Тут же располагались ножи, скалки, пустой поднос, тарелка с фаршем и кастрюля с тестом. В сторонку были убраны солонки для соли и перца, сахарница, кувшин с водой, заварочный чайник и ежик Чарли, на спине которого росли не иголки, а зубочистки.
Бабушка хлопотала подле газовой плиты – жарила пирожки. Горячее масло на сковородке трещало, как разогретый попкорн, и брызгало во все стороны, оставляя жирные точки и на карамельном гарнитуре, и на белоснежной поверхности плиты, и на халате бабули. По правую сторону от нее на столешнице стояла тарелка с золотистыми пирожками, от которых исходил жар и приятный запах. Увидев эту картину, Мария запахивающая халат, поинтересовалась: