Фрэнк. А тебе, Сэм, не кажется, что это ты явно мог что-то перепутать? Например, зов последнего ветра Дикого Запада и твой собственный разносящийся повсюду пердеж во время того, как тебе приходит в голову спустить балласт сраного дерьма в отхожем месте – ведь всем нам известно, что ты большой любитель испустить пар и делаешь это даже чаще, чем вдыхаешь этот сраный воздух?
Билли. Могу тебя успокоить, Фрэнк, сказав, что дышать этим сраным воздухом тебе осталось недолго. Но учитывая, что вы все у меня на крючке, я хотел бы узнать – например, у тебя, Сэм – как именно ты услышал зов последнего ветра Дикого Запада. Как это с тобой произошло? Давай же, приятель, расскажи, нам всем не терпится услышать подробности!
После слов Билли все внезапно, не сговариваясь наводят стволы на Сэма. Пауза. Все с опаской смотрят на храпящего Джо. Все понимают, что если начать стрельбу – может проснуться Тот, кто Спит. Все смотрят на Сэма. Сэму ничего не остается, кроме как начать свой рассказ.
Сцена 4
Рассказ Сэма о любви
Сэм. Я услышал зов последнего ветра Дикого Запада.
После того вечера, когда бедолага Джо посоветовал нам отойти от дел, на меня напала хандра. Я проспал три дня и три ночи, а потом встал и побрел в сторону известного заведения старой бестии Мэг, чтобы немного поразвлечься с одной из ее грязных шлюх. Всем нам известно, что у старой Мэг всегда имеется в наличии не просто множество отборных шлюх, а целая свора отъявленных чертовок, гребаная стая бестий, каждая из которых готова развеселить моего приятеля множеством способов, даже когда я сам не в настроении. Придя на место, я по обыкновению выбрал одну из молоденьких мексиканочек – вы же помните, что я люблю смуглых худышек, которые бьются об тебя и твоего приятеля как мешок гребаных костей. Так вот, когда я выбрал самую смуглую и уже готов был задать ей жару так, чтобы она еще несколько дней потом не могла бы сидеть на своей костлявой заднице – вдруг, не знаю что это со мной случилось, но мой приятель впервые меня подвел. Вот же дерьмо! – подумал я. Мой приятель меня подвел. Я решил, что дело в тощей шлюхе, и пнул ее под зад, и она с визгом вылетела прямо в открытое окно. Я крикнул старой бестии Мэг: «Эй, старая карга, что за дерьмо ты мне подкинула? А ну-ка приведи сюда что-нибудь погорячее – а то мой приятель совсем расстроится и тогда всему твоему тухлому заведению будет не до веселья». Она криво усмехнулась и привела мне свою новенькую – ту, что в последнее время пользовалась наибольшим успехом. Она была еще худее и костлявее первой, и я подумал, что ее-то я обязательно отмолочу до звенящего треска в ушах. Но что же за дерьмо – мой приятель и в этот раз отказался иметь с ней дело. Тут я разозлился еще больше, и вторая шлюха с визгом поспешила следом за своей подружкой прямо в раскрытое окно. Я решил, что, наверное, дело не в шлюхах, а в этой гребаной хандре, крикнул Мэгги, чтобы она принесла мне немного выпить. Старая бестия снова криво усмехнулась и принесла мне сразу три бутылки виски. Я влил их в свою прожженную гортань и тут же уснул. Я уснул так крепко, как может спать только новорожденный выблядок, насосавшись молока из набухшей сиськи своей раздобревшей мамаши. Я уснул и очнулся через три дня, попытался поднять свою задницу – и не смог. Я позвал старую Мэг, чтобы она помогла мне встать, но эта дряхлая старуха только усмехнулась, сказав, чтобы я посмотрел внимательнее – и что у меня парализованы обе ноги. Вот же сраное дерьмо! Пролежать в этой дыре трое суток и не иметь возможности унести отсюда свою задницу. Так я и пролежал двадцать лет на кровати в одной из комнат известного заведения. Каждый день я слышал из-за стен стоны и визги этих блудливых тварей, каждая из которых принимала за день от трех до семи изголодавшихся крепких парней. Но сам я не мог сдвинуться с места, а мой приятель и вовсе прикинулся мертвым. А эта чертова старуха каждый сраный день выносила из-под меня мое гребаное дерьмо.
И так прошло двадцать лет, и каждый день из этих двадцати гребаных лет я пролежал неподвижно, слушая визги и накладывая собственное дерьмо под себя.
И вот однажды, в один из осенних вечеров, поднялся сильный ветер. Поговаривали, что на нас идет торнадо. Стены этого сраного заведения содрогались, а черепицу срывало с крыши. Одну из шлюх ветром унесло прямо в небо, а все остальные подняли дикий визг, в котором уже ничего нельзя было разобрать. Вдруг в мою комнату вошла одряхлевшая еще больше за последние двадцать лет старуха Мэгги. Она с ухмылкой нависла надо мной, засунула свою костлявую руку мне в штаны и сказала: «Ну где твой Алмазный бык?» – и дико захохотала. И тут я ощутил, что мой приятель впервые за двадцать лет зашевелился, хотя старуха была мне отвратительна – ведь ей было без малого девяносто семь лет. Но моего приятеля это не смутило. При этом ногами я по-прежнему не мог шевелиться. Мои ноги и руки были неподвижны, но это не мешало моему приятелю нагреваться и становиться все тверже. А шлюхи все визжали, и ветер сносил черепицу с крыши так, что сквозь нее уже было видно темное небо, в котором закручивались клубы пыли и грязи. И тут старая бестия запрыгнула на меня и начала скакать так резво, что дала бы фору любой молоденькой мексиканочке. Она смеялась и повторяла: «Ну где твой Алмазный бык? Где твой бык, ковбой?» А шлюхи все визжали, и ветер уносил одну за другой, одну за другой прямо в темное небо – это было видно сквозь оторванную крышу этого чертова заведения.
Вдруг ветер резко стих. Мэгги испустила хриплый стон и забилась в агонии. Она испустила дух прямо сидя на мне. Старая шлюха умерла сидя на моем приятеле.
И тут я понял. Я понял, что это и есть зов последнего ветра Дикого Запада. Он пришел за мной, этот ветер, пришел за мной после двадцати гребаных лет. Я резко скинул старуху на пол и встал. Встал обеими ногами, как будто и не было этих гребаных двадцати лет. Я встал и пошел сюда, в таверну к Джо. Потому что отчетливо понял, что последний ветер позвал меня. Я понял, что последний ветер Дикого Запада позвал меня сюда.
После рассказа Сэма все внезапно, не сговариваясь наводят стволы на Билли. Пауза. Все с опаской смотрят на храпящего Джо. Все понимают, что, если начать стрельбу – может проснуться Тот, кто Спит. Все смотрят на Билли. Билли ничего не остается, кроме как начать свой рассказ.
Сцена 5
Рассказ Билли об аде
Билли. Я тоже услышал зов последнего ветра Дикого Запада.
В тот вечер, когда мы все разошлись, когда мы разошлись на все четыре стороны, на меня – так же, как и на тебя, Сэм, – напала эта гребаная хандра. Я понял, что ничего не могу с ней поделать, и погнал свою лошадь со всей силы вперед. Вперед, быстрее, я бил и бил своего скакуна, пинал его бока до крови, хлестал его все сильнее – он ржал и визжал, как гребаная свинья, но я продолжал бить, хотя это был мой боевой скакун, с которым мы прошли немало заварушек. И если раньше за своего скакуна я готов был положить кучку добрых малых, то сейчас я хлестал его изо всей силы и он визжал, как грязная свинья, визжал, пока его ноги не подкосились прямо на бегу – он издал последний визг и упал, обессилев. Тогда я сказал своему скакуну – ну что, приятель, кажется, ты свое отскакал. Он посмотрел мне прямо в глаза, и я высадил целую обойму в его рыжую лошадиную башку. Вокруг уже поджидала пара стервятников, и как только я прикончил свое животное, сразу же слетелась целая стая их приятелей-падальщиков. Я пожелал им приятного ужина и пошел дальше своим ходом. Я долго шел прямо, вперед, нет, я не шел – я бежал вдоль скал и каньонов, по колено в песке, и лицо мне обжигал ветер, а изнутри меня пожирала хандра. Я готов был прикончить любого, кто встретится мне на пути. И если мне попадался дикий койот или еще какая-нибудь поганая животная тварь, я без раздумий всаживал в него пулю, после чего хандра ненадолго отпускала меня, но потом возвращалась с удвоенной силой, как будто мне в грудь медленно вжималась огромная каменная глыба. Несмотря на то что силы меня покидали, я бежал все быстрее, как дикий бизон бежит по бесконечной прерии. Силы становилось меньше, а скорость все больше – меня гнала хандра, она уже почти целиком меня заполнила изнутри, как плавящийся свинец. Я всегда был запаслив и носил с собой большое количество патронов. Я стрелял во всех, кто попадался на пути: трусливых койотов и сливавшихся с песком оленей, диких гусей и вонючих скунсов – этих прожорливых и жадных тварей. Я бежал по прерии, как дикий бизон, неся смерть и паля во все живое. Я бежал, бежал, пока меня не сбило с ног стадо бизонов. И тут я упал. Я упал и понял, что меня окружили. Меня окружило стадо огромных буффало. И еще я понял, что у меня остался ровно один патрон. Прямо мне в глаза смотрел самый старый в стаде бизон, весом в полторы тонны, не меньше. Его огромные кровяные глаза смотрели на меня сквозь седую шерсть и ничего не выражали. Все стадо замерло в ожидании. И я понял, что мой последний патрон предназначен для меня самого. Я посмотрел в глаза старому бизону и дико засмеялся. Я смеялся и кричал: «Хер тебе! Хер, хер тебе, гребаное животное! Хер тебе, бычья голова! Хер тебе!» Я смеялся и кричал это ему. И только тогда хандра отпустила меня. Старый бизон смотрел на меня неподвижно, а хандра отпустила меня. Я смеялся и кричал: «Хер тебе, гребаная туша! Хер тебе, гребаное животное! Хер тебе, сраный бизон!» – и выстрелил себе в башку.