У нас с Пожирателем Кактусов было два выхода – либо остаться на этом берегу и замерзнуть от холода, либо перебраться на другую сторону, найти в скалах пещеру, развести костер… Мысль об огне решила все. Я пришпорил мерина и заставил его спуститься к разлившейся реке. Вся его прыть куда-то моментально исчезла едва мы только зашли поглубже в воду. Он снова стал рвать поводья и дергать мордой, всем своим видом показывая, что у него нет настроения принимать ванну. Тем более, такую грязную.
– Э, нет, дружок. Так не пойдет, – я подталкивал его каблуками, а он нехотя, сопротивляясь, заходил в стремительные воды речушки.
Я знал, что это, в принципе, не река в буквальном смысле этого слова. Она не была глубокой, и в хорошую погоду ее мог переплыть даже полудохлый котенок. Но я пытался сделать то же самое в настолько поганых погодных условиях, какие только можно было придумать. Словно напоминая о них, раздался грохот грома.
Вода дошла Хулигану до брюха, я отдал ему повод, и он, вытянув шею, поплыл. Мы погрузились в грязные мутные волны по самое седло. Можно было слезть с лошади, чтобы облегчить мерину задачу, но я этого не сделал. И вовсе не потому что изверг. Просто я знал, что как только эта рыжая бестия выберется на берег, она тут же умчится в неизвестном направлении. Без меня. А прогулка до «Лилии» на своих двоих под палящим солнцем меня как-то не слишком прельщала.
Несмотря на сносившее нас течение, мы добрались до противоположного берега достаточно быстро. Копыта Карающей Молнии коснулись твердой земли и, вскинув голову, приседая на задние ноги, оскальзываясь, он, фыркая, выбрался из воды. Воспользовавшись данной ему передышкой, он энергично встряхнулся. Мне тоже пришлось потрястись, сидя в седле. Мутная вода струилась с меня и с лошади быстрыми ручейками, но мне было уже абсолютно на все наплевать.
– Сейчас, старина, мы найдем приют, – похлопал я Хулигана по шее, помня совет новомодного писателя Сэмюэля Лэнгхорна Клементса, иначе Марка Твена: «Самый лучший способ приободрить себя – приободрить кого-нибудь». Вокруг, кроме рыжего, больше никого не было, поэтому я решил приободрить именно его.
Повернув его мордой по направлению к скалам, я ткнул Пожирателя Кактусов несильно шпорами, и он поскакал галопом вдоль стены кустов. Скалы были уже совсем близко, когда рыжий вдруг резко отпрыгнул в сторону, захрапел и вскинулся на дыбы. Размытая почва оказалась не слишком подходящим местом для подобных фокусов: копыта заскользили, лошадь тяжело грохнулась на бок и подмяла под себя кусты. Выдернув ноги из стремян, я скатился с мерина в лужу парой мгновений раньше. Я снова оказался в водной стихии, но, почувствовав какой-то укол в запястье, тут же вздернул руку вверх:
– Черт!
Взметнув тучи брызг, Хулиган поднялся на ноги и снова встряхнулся, сбрасывая на меня грязь, но, вопреки моему ожиданию, не понесся прочь, а остался стоять на месте с понуро опущенной головой.
Дождь за пару секунд смыл с моей руки налипший песок, и я увидел на тыльной стороне запястья маленькую ранку, из которой сочилась кровь.
– Это еще что такое?
Чем-то укололся? Порезался жесткой сухой травой? Проткнул камнем? Я встал, подобрал болтавшийся повод и внимательней осмотрел ранку. Все предположения относительно ее появления я сразу же отбросил: это не было ни первое, ни второе и ни третье. На запястье двумя кровоточащими точками проступили следы от укуса. Кому принадлежали зубы, цапнувшие меня, я узнал мгновение спустя. На поверхности воды, разбиваемой каплями дождя, показалось хлыстообразное коричневое тело уплывающей змеи. От ее вида, несмотря на холод ливня, меня бросило в жар.
– О, черт, гремучка…2
Первым делом я выхватил один из «смит-и-вессонов» из кобуры и разнес гадине голову на сотни мелких кусочков. Чтоб она еще какого-нибудь хорошего человека не цапнула. Затем в пустое гнездо механически засунул новый патрон и, вернув револьвер на место, вытащил из кармана «свиную тетиву» – сыромятный ремешок, какие есть у каждого ковбоя. Они нужны на тот случай, если понадобится связывать заваленному теленку ноги. «Тетивой» я с силой перетянул руку чуть повыше запястья – яд не должен распространиться по крови. Но что делать дальше – я не знал… Вспомнилось только, что от укуса гремучки умирают быстро.
Выбора у меня не было, и я – с отчаянием обреченного – решил положиться на крепость собственного организма. А если уж помирать, то, по крайней мере, поближе к дому.
Пошатываясь, я подошел к хулигану, вставил ногу в стремя, но внезапно он опять чего-то испугался, налетел на меня, и я снова оказался в грязной воде. Зажатые в руке поводья задергались, сильно и неистово, однако отпускать рыжего я не собирался. Разжать кулак значило подписать себе смертный приговор. Впрочем… часом раньше, часом позже?..
Черт, я же даже завещания не успел составить…
Хулиган прекратил дергать повод и протяжно заржал. Поднявшись, я обернулся, и свободная рука опустилась на гладкую рукоятку револьвера. Со стороны реки кто-то шел, ведя верховую и вьючную лошадей в поводу. Но что-то случилось с моими глазами, потому что все вокруг вдруг стало каким-то размытым. При дожде и так мало что можно нормально разглядеть, а тут вообще как будто мне кто-то пальцами ткнул в глаза. С чего бы это?.. А-а, кажется, началось… Действительно, быстро. Ну, дай Бог, недолго мучиться!..
Я прислонился спиной к мерину и захлопал глазами. Ко мне приближался какой-то невысокий парень, укутанный в дождевик.
– Проблемы? – донесся до меня заглушаемый дождем голос.
– Никаких! – ответил я и грохнулся в воду.
II
ЧТО БЫЛО ПОТОМ я узнал от своего неожиданного спасителя. Всю дорогу пока меня, с трудом погруженного на лошадь, везли к скалам, я был без сознания. Потом сквозь беспамятство я чувствовал горячую боль и вроде прикосновение раскаленного железа. Мне мерещился какой-то черт в преисподней, который тыркал в меня вынутыми из огня вилами. Мне хотелось двинуть ему кулаком прямо промеж рог, но у меня почему-то не действовали руки.
Очнувшись, я обнаружил, что, укрытый одеялом, лежу в пещере возле костра. Это было не мое одеяло. Трещал огонь, над которым висел небольшой котелок, пахло кофе… Я тупо осознавал, что мне хорошо и уютно, и что мне больше ничего не надо. Пока.
И то, что я до сих пор жив, я тоже осознал.
В дальнем углу пещеры, фыркая, Пожиратель Кактусов жевал кукурузу. Рядом с ним стояла лошадка незнакомца, которая, по сравнению с рыжим, выглядела почти игрушечной. Это была невысокая пегая кобылка, которая без сомнений родилась в прерии. Ее достаточно обычная для мустанга масть не представляла бы из себя ничего незаурядного, если бы не была столь… необычна. Ее голова, шея и грудь были черными, будто Бог, когда создавал эту лошадь, решил: «Пускай она будет вороной!» Потом что-то заставило его изменить планы, и Всевышний подумал: «Нет, лучше ей быть серой!» И он стал красить кобылку белым цветом. Он сделал белыми ее стройные ноги и туловище. Затем что-то снова повлияло на его решение или у него просто закончилась белая краска, и он вернулся к первоначальному мнению: «Все же быть тебе вороной!» Поэтому большое пятно вокруг хвоста и сам длинный хвост у лошади были черными. Ее живые большие глаза лукаво поблескивали из-под густой челки цвета воронова крыла. Время от времени она, раздувая нежные замшевые ноздри, фыркала, переступала с ноги на ногу и косилась на огонь, поворачивая к нему свою маленькую красивую голову. Весь вид мустанга явно говорил, что кобылка обладает покладистым, но непредсказуемым характером. Даже если и так – она стоила того, ибо была настоящей красавицей прерий.