Он был частью группы, и не был. Он был похож на других, но был другим. Всегда он оставался не совсем дома.
Он прекратил сопротивляться и, когда всё закончилось, просто плакал в моих объятиях. Я держала его, и черная тигрица устроилась поближе к поверхности, чтобы мы могли держать его вместе.
Я видела, что Бернардо стоит над нами, неуверенный, действительно ли со мной все в порядке. Я заговорила, отвечая на неуверенность на его лице.
‑ Я в порядке, Бернардо.
‑ Твои глаза, ‑ заговорил он, ‑ они светятся коричневым и черным, как у вампира.
Я поцеловала Домино в лоб и проверила правдивость его слов. Я могла попробовать пульс Домино, как леденец на языке. У меня было желание погрузить зубы в его плоть и увидеть, как кругом брызнет красная сладость. Нельзя быть живым вампиром, но я приблизилась к этому состоянию вплотную.
Я не просто ощутила кровь и пищу. Я ощутила других тигров. Не того, что лежал в моих объятиях. Я почувствовала их всех. Я повернула голову, и в тот миг, когда наши с Вивианой взгляды встретились, я ощутила, что она боится. Ее страх привлёк как вампира внутри меня, так и моих зверей. Страх означал пищу. Если тебя кто‑то боится, ты можешь им управлять, или можешь просто его убить.
Я позвала Криспина ко мне. Не используя силу тигра, а так, как вампир призывает животное своего зова.
‑ Криспин, подойди ко мне.
Вивиана попыталась удержать его рукой.
‑ Отпусти его, или я проверю, скольких тигров смогу призвать сегодня.
‑ Ты не посмеешь украсть животное зова другого Мастера вампиров.
‑ Ты имеешь в виду, как ты только что не пыталась украсть человека‑слугу другого Мастера вампиров. ‑ Я села, и Домино обвился вокруг меня абсолютно покорно, совершенно довольный.
Она не отпускала его, так что я потянулась к ней своей силой, как вампир. Вампир, который мог призывать тигров. Она отпустила Криспина, и прижала руку, будто его кожа обожгла её.
Сила Вивианы пролилась, но не к нам. Рик встал рядом с ней, и открылась дальняя дверь, в которую вошло множество белых тигров, чтобы встать подле своей королевы. Но меня это не волновало. Криспин взял мою руку. Я сидела там, его рука была в моей, Домино обвил мою талию руками; и это было почти великолепно, как обернуться в любимый плед в конце долгого рабочего дня. Я знала, что ardeur мог вызывать дружбу, а не только влюбленность. В этот момент это было даже чем‑то большим. Это было чувство принадлежности, ощущение родного дома.
Тут я почувствовала отличающуюся энергию в этом море белой тигриной силы. Я почувствовала нечто новое. Нечто уникальное. Я не знала, что это было, пока голубой тигр не вышел из тени внутри меня и не двинулся вперед.
Тигрица во мне была действительно голубой с темными полосами цвета настоящего кобальта, почти черными, но не совсем. Она была истинно голубого окраса, и она учуяла нечто, что принадлежало ей.
Парень вышел вперёд с растерянным взглядом на юном лице, потому что он был юн. Достаточно молод, для того, чтобы вынудить меня выплыть на поверхность сознания. Достаточно молод, для того, чтобы я поняла, что то, что я сделала только что с Домино, может сломить этого парня.
Я уставилась на парня с короткими темно‑синими волосами, прекрасно соответствующими образу тигрицы во мне. Я смотрела ему в глаза, которые переливались двумя оттенками синего, будто глаза Криспина скрестили с глазами Жан‑Клода, и знала, что он был тигром моего зова.
‑ Сколько тебе лет? ‑ Спросила я.
‑ Шестнадцать, ‑ ответил он.
‑ Вот дерьмо, ‑ не сдержалась я.
В моём наушнике раздался голос Эдуарда:
‑ У нас тут сын Макса, Виктор, вместе со своими телохранителями. Мы пропустим Виктора, но охрану придержим.
‑ С нами тут еще полдюжины тигров. Они вышли из дальних комнат, ‑ сказал Бернардо.
‑ С каждой минутой всё интересней, ‑ бросил Эдуард, и сарказм был слышен даже через наушник, четко и ясно.