После девятого класса пути Димы и Лексуса ненадолго разошлись, – Лексус пошёл в техникум, а Дима остался до одиннадцатого класса. После техникума Лексус не закончил какой-то обыкновенный институт, а Дима закончил срочную службу в армию. Дима служил в Ленинградской области, ходил в самоволку в Петербург, полюбил город с его архитектурой и нравами, отдохнув после армии два месяца в родных Челнах, вернулся на постоянное место жительства в Питер. Первый год на новом месте Дима снимал комнату в самом сердце Северной столицы. По размерам эта комната походила на опрокинутый на бок шкаф, обстановка в ней тоже напоминала убранство платяного шкафа. Зато! Зато квартирная плата была «как у клопа», – как сказал герой фильма Гая Риччи. Квартирная хозяйка Димы была копией старухи-процентщицы из романа Достоевского, нрава такого же. Диме не позволялось докупать и использовать какие-либо бытовые приборы, кроме тех, что уже имелись в комнате (в комнате, из бытовых приборов, имелся крючок для шляпы) – ни телевизор, ни DVD, ни компьютер, ни электробритву. Примерно в таких помещениях отбывали наказание воспитанники Царскосельского лицея. В распоряжении постояльцев этой пятикомнатной квартиры была газовая плита (в порядке живой очереди), ванная (чаще) с холодной водой, туалет…
Через четыре года и два с половиной романа с уроженками Петербурга и Ленинградской Области Дима уедет обратно в Челны и женится на деньгах и связях.
Глава от рассказчика
Итак. Телефонный звонок. Дима смотрит на экран телефона и вспоминает то, что мог бы вспомнить и без звонка, но не вспомнил…
Лексус: «Привет, браза, ты поговорил с дядькой? Он сможет порешать этот вопрос?» Дима: «Как раз собирался набрать его номер, и ты звонишь». Ощущение, что прошлое (хоть и после косметического ремонта) возвращается, снова отозвалось где-то в животе противным бульканьем напоминающим наступающую диарею. Лексус: «Сразу! Сразу перезвони! Понял?» Дима силился припомнить, – должен ли он что-то Лексусу, потому что Лесус вёл себя так, как будто «должен». «Я постараюсь… В смысле я позвоню, не знаю что как…», – Дима определённо не мог взять себя в руки при разговоре с Лексусом. В их общей с Лексусом юности было много того, за что в развитом обществе принято сажать в тюрьму, а Лексус как-то сам собой стал во главе их организованной дружеской группы. А что до Димы, то он, хоть и не был социопатом (социофобом, кстати, тоже не был), но предпочитал придерживаться некой независимости во взглядах и поступках, а также расстояния в общении с окружающими; Дима ни в коем случае не оспаривал лидерство Лексуса, да и вообще считал данный статус скорее бременем, чем преимуществом, и всё же по мере взросления вынужден был оставить активное членство в банде по интересам, о чём ни он сам, ни банда никогда не жалели. «Давай-давай! Мой мальчик», – Лексус повесил трубку. «Сам ты «мой мальчик», говно куриное», – почти прокричал Дмитрий. Настроение было испорчено уже в семь часов утра. Может быть перед работой заехать в «релакс». Чёрта с два, – в такую рань девочки ещё спят.
Очевидно, что наступила осень.
Глава 17
Я уже пятый день обедал в кафешке напротив прокуратуры. Приходил туда ради пирогов, – замечательные лимонники и ватрушки, и изжога проходит уже через два часа. Уставясь в телевизор и жуя пирог, я не заметил, как за мой столик подсела помощница судьи; «у неё все-таки потрясающая фигура, – узкие плечики, длинные ноги, красивая осанка», – думал я;
– Когда я только начала ходить в эту кафешку, здесь не было ни телевизора, ни выпивки, – начала разговор помощница.
– А пианист хотя бы был?
– Что?
– Как только прокуратура оценила местный бизнес-ланч, здесь быстренько появилась лицензия на алкоголь, не удивлюсь, что лицензия на наркотики скоро появится, – начал острить я.
– Ахах!…
Вернувшись на рабочее место, я, по известной присказке, начал бороться со сном. В моём случае было так, – до обеда я боролся с голодом и со сном, а после обеда – с тяжестью в животе и со сном.
– Кофейный аппарат установили в фойе, а кокаиновый аппарат не устанавливают! – продолжал я упражняться в остроумии теперь уже на другой помощнице.
– Ты бы не выражался в здании суда…, – сказала она на полном серьёзе.
Я прикусил язык. Правда, ненадолго.
Вечером мы с Тони немного «приняли на грудь». Идя, уже неверными шагами, за добавкой, Тони мне говорит: «Приколись, – мы идём неверным шагом…» Я: «Ах, они суки! Неверные… шаги». Я: «Приколись: я люблю работниц муниципальных унитарных предприятИЙ, всё время хочу за сиськи взять ИХ! Это не всё. Я люблю работниц государственных учрежденИЙ, хватаю их за сиськи без предубежденИЙ!». На этой глубокой философской ноте память о прожитом дне покинула меня.
Глава 18
Как я и предполагал, к пятнице стало очевидно, что я не справляюсь с порученной мне работой. Я спал десять часов в совокупности за всю неделю, когда-то три, когда два с половиной, всегда мне снилась работа. Единственный за неделю разговор с матерью был примерно такой:
«Нахер мне твои "конечно"! Нет тут ничего конечного! Ты думаешь, мне нужно твоё одобрение, когда я высказываю какую-нибудь мысль?! Хера-с-два! С твоей фантазией и умом ты могла бы стать президентом республики!..» – похоже на монолог, но и её реплики тоже были, просто я забыл какие.
Изображение в глазах то и дело раздваивалось или расчетвертовывалось. Я узнал, что можно заснуть на рабочем месте не только от безделья, но и во время интенсивной работы. Пишу сообщение Аркадию: «От недосыпа начались галлюцинации, – все ходоки стали копиями известных мне актёров, даже не приходится включать фантазию, – смотрю сейчас на Джеймса Гандольфини. Я дважды падал со стула во время заседания. Трубы в ушах звучат всё чаще и громче. Я, нахер, скоро порежу всех!» Но сначала высплюсь. Вздрогнул от того, что поймал себя на мысли, что снова падаю со стула. Ответа от Аркадия не последовало. Извещение, оповещение и уведомление – это пять разных вещей!.. Строю планы увольнения и ухода на вольные хлеба. Это пять разных хлебов…
Пятница первой недели; все давно ушли, я делаю то, что не успел; радио ON; начала играть та самая песня, которую я ассоциировал с Эн, – к горлу подступил ком (тот самый); el amor me quema, la música suena, la noche de cristal es belleza y…; я хочу уйти и даже могу уйти, но мне некуда идти, понимаете – НЕКУДА! Мы оправдываем химию отношений мистикой любви. Мы заполняем социальные шаблоны своими телами, мы заполняем их своим временем и жизнями, мы заполняем их своими душами и зарплатами.
Решил сделать перерыв в своей механистической работе (мануфактуры не исчезли!) – сходить в кафешку напротив прокуратуры. Как я и думал, в девять вечера здесь пили совсем другие напитки, но люди те же, – раскрасневшиеся мужики в дорогих и не очень рубашках с расслабленными галстуками или вовсе без оных. «Мне быстрых углеводов, сдобы и растворитель», – скомандовал я буфетчице. «И Мальборо Лайт», – добавил я к заказу, слегка поколебавшись. «Так поздно с работы?», – поинтересовалась буфетчица. «Да-а, и снова возвращаюсь на неё сейчас, много дел», – напустил деловой вид на себя я. По плазменной панели крутили канал с русскими клипами. «Катя, возьми телефон», – пели мальчики. Я вспомнил о своих длинных волосах, которые пришлось отрезать меньше месяца назад, чтобы потрафить дресс и фейс кодам конторы. Я бы хотел попробовать светский образ жизни, но для мужчины это выполнимо, только в случае высоких доходов, поэтому я не стал развивать эту мысль в голове, быстро съел сладости и вернулся в суд.
Кстати, когда выходил сегодня из здания суда, встретил Команданте; он стоял и разговаривал с каким-то таким же вальяжным мужиком; я поздоровался за руку с обоими. «Папа не приехал?», – спросил Команданте. «Пока нет, и не звонил даже», – ответил я. Я было двинулся в сторону кафешки, но Команданте остановил меня следующим вопросом: «Как работа? Справляешься?». «Пока непонятно», – ответил я. Подавив желание броситься ему в ноги и умолять перевести меня на уголовное производство, я с якобы непринуждённым видом попилил дальше. На обратном пути с обеда, в зарослях около здания суда, я увидел мальчика, который у нас работает и с которым я сегодня ещё не здоровался, мальчик курил. Кивнув ему в знак приветствия, я получил в ответ долгий приветственный жест рукой. Он носил синие линзы и облегающий форменный костюм, вид у него был довольно гармоничный. Это он протянул мне левую руку и едва сжал мою, когда сидел ко мне в пол-оборота в зале заседаний на инструктаже для секретарей и помощников несколько дней назад. Это он два дня назад сел на переднее пассажирское сиденье моего автомобиля, когда я дремал на водительском после обеда (!); я поднял спинку сиденья и уставился вопросительным взором на незваного гостя, зачем-то я начал трогать руль, как будто хотел убедиться, что это действительно мой автомобиль а не чужой, что не произошло то, что произошло в фильме «Ирония судьбы», но только не с квартирой, а с авто… чёрт возьми, что он тут делает?! что делает мой коллега в моей машине?! Хм, мой коллега в моей машине, я сплю что-ли? Вдруг мой коллега (в моей машине) приблизил своё лицо к моему лицу и поцеловал меня в мои (в чьи же ещё!) губы, точнее в уголок моих губ! Я не думал в этот момент о переизбытке местоимений, я думал о том, почему никак не могу проснуться и, с ужасом, быстро осознавал, что ни фига не сплю. Я судорожно искал левой рукой ручку двери, одновременно думая о том, как удачно я припарковался утром – никто не мог видеть произошедшего из окон суда, хотя могли быть случайные прохожие – стёкла-то не тонированные. Раздавшийся голос парализовал моё тело и мои мысли.