Хорошо проведенный удар в подбородок не просто валит с ног. Зачастую – лишает сознания. Наверное, мне лучше было бы пропустить удар. Но нет. Не поддался. Блеснул своим техническим превосходством и вот теперь стоял, боясь даже вздохнуть лишний раз. Потому что командир этой тройки направил пистолет мне в лицо и, судя по плотно сжатым побелевшим губам, в любую секунду мог выстрелить.
– На колени, мразь, – процедил немец.
В ответ я просто моргнул. Честно – не мог заставить себя даже пошевелиться. Черный провал дула, в который я заглядывал, действовал завораживающе.
– На колени! – тоном, показывающим, что он не шутит, поторопил меня офицер.
Скосив глаза на валявшегося в отключке немца, я второй раз за короткий промежуток времени подумал, что стоило все же пропустить удар.
– Не буду, – шевельнул я наконец застывшим, будто бы чужим языком.
Следом за моим ответом, с секундной разницей, прогремел выстрел. Схватившись за бедро, я тут же свалился на землю. Выпустил воздух сквозь сжатые зубы и громко, не стесняясь, выругался матом. Ощущения от ранения были сходны с самой страшной травмой, которую мне довелось пережить, – разрыв связок. Непрекращающаяся дергающая боль, от которой хочется вопить во весь голос, – вот очень приблизительное описание того, что я почувствовал.
– На колени, тварь! – не успокоился немец. Видимо, того, что я валялся на земле, ему было мало.
Зажмурившись, а затем резко выдохнув, чтобы хоть чуть-чуть согнать боль, я довольно отчетливо высказал свой ответ, путая, правда, немецкие и русские слова. В мате по-фашистски я не силен. Поэтому фраза моя была построена в основном на родном языке.
Куда будет направлен второй выстрел, я даже боялся предположить. Хорошо бы, конечно, не в голову, не в грудь и не в живот. В общем, не в те места, попадание в которые может оказаться фатальным. Впрочем, второй раз немец не выстрелил. Помешала этому длинная очередь, пущенная в воздух, и громкий крик Клыкова:
– Оружие на землю!
Рассказанной Илюхиным истории у меня не было основания не верить. Одних пришельцев из параллельного мира я уже видел, почему бы не быть и другим.
Больше всего в рассказе радовала роль Нельсона. Парень жив, и за это я благодарю всех богов, случай, судьбу. Все это время я, хоть и старался не подавать вида, тем не менее тревожился о своем товарище. Гнал прочь дурные мысли, но опасения меня не покидали. Зная Нельсона, был просто уверен, что характер сыграет с ним злую шутку. Собственно, я не ошибся.
Устроить махач при всем честном народе с немецким офицером… Даже я бы на это не решился. Тем удивительнее видеть в роли «хулигана» Нельсона, который на моей памяти особой боевитостью никогда не отличался. Тут же воспоминанием, похожим на упрек, всплыли обстоятельства, в результате которых я очутился в этом мире.
Это, конечно, верно. Тем не менее я знал Нельсона по другим делам и никогда не замечал за ним отвагу и желание подраться.
– Ты можешь идти? – Лейтенант выглядел неважнецки, однако на ногах стоял твердо. Я искренне надеялся, что тащить мне его не придется.
– Могу, – подтвердил мои надежды Илюхин.
– Тогда делаем так. Я выхожу первым. Пойдем дворами. Находим машину, любую, заводим, уезжаем. План понятен?
Я дождался кивка от лейтенанта и услышал бодрое «так точно» от Москвичева. Лишь Волков, нарушая добрую традицию, слабо проговорил:
– Оставьте меня.
– Значит, так. – Дабы больше не возвращаться к этому, я решил внести ясность. – Никто никого оставлять не будет. Сейчас я командую этой группой, и посему меня нужно слушать и не перечить.