– Тогда в темпе: кто такой и как здесь оказался, – не позволил я сочувствию и жалости затмить основной для меня вопрос. Ведь доктор, отводя нас в эту камеру, в действительности считал, что заключенный чем-то близок мне. Следовало выяснить причину его уверенности.
Мужчина подошел ближе, подволакивая ногу, и прижался к решетке лицом. Бинты закрывали лишь один глаз. Второй, покрасневший, он скосил, разглядывая застывших на лестнице подручных Хохла и приведшего нас в подвал врача.
– Лагерники, – сделал заключенный тихий вывод. – Выпустите меня. Я на вашей стороне.
– Кто ты такой? – повторил я, чувствуя, что теряю терпение. Потеря времени, связанная с бессмысленными препирательствами, грозила в будущем большими неприятностями.
– В прошлом лейтенант Красной армии. Пойдет?
– В каком прошлом? – продолжил я настаивать, мысленно уже готовый к тому, что я услышу. Видимо, врач, сам того не ведая, попал в точку.
– В моем прошлом. Здесь такого нет.
Вытащив Илюхина, я удостоился немудреной шутки Хохла, выразившего уверенность, что моей целью является сбор всех инвалидов больницы. Доктор, совершенно верно истолковавший мой взгляд, направленный на него, торопливо пояснил, что никакого вреда он больному не причинял, а только лечил его. Мол, лейтенант был на грани смерти, и лишь благодаря врачебному вмешательству ему удалось сохранить жизнь.
Оправдания и шутки я выслушивал уже в коридоре. Илюхин шел с трудом, и, поскольку я его вынужден был поддерживать, Хохол со своими близкими быстро нас обогнали. Доктор, сопя и маясь от неопределенности, следовал рядом с нами. Поглядывал на меня, лейтенанта, кусал губы и наконец не выдержал:
– Вы оставите меня? Поверьте, я вам не нужен!
– Что с первым раненым? – прервал его я.
– Общая слабость, много ушибов, есть переломы ребер… – Доктор с готовностью зачастил, сыпля терминами, которые я вряд ли понял бы и на русском.
– Стоп. Он умрет или нет? – постарался я внести ясность.
– Нет, конечно же! – едва не всплеснул руками врач. – Уход, постельный режим, питание, общеукрепляющее, витамины – ничего сложного!
– По этому что? – Я кивнул на припадающего на ногу и цепко держащегося за меня лейтенанта.
– Еще проще, – с облегчением отозвался доктор. – Передвигаться может с ограничениями, жизни ничего не угрожает, общеукрепляющее, витамины, питание, и все будет замечательно.
Не скрываясь, в голос, я скептически хмыкнул. Понятное дело, что немцу хочется отделаться от увлекательной поездки к черту на рога в машине, полной зэков, но выглядела эта попытка просто смешно. Одинаковые диагнозы и чудовищно бессмысленные рекомендации по лечению не могли вызвать ничего, кроме саркастической улыбки.
До палаты мы добраться не успели. Гурьбой оттуда вывалились заключенные, шалые, растрепанные. Один из них толкал перед собой заплаканную, покрасневшую медсестру. Халат, бывший ранее на девчонке, куда-то делся. Она оказалась облачена в белую блузку и черную юбку ниже колена, судя по всему, нечто наподобие форменной одежды. Блузка девчонки была лишена нескольких пуговиц, и медсестре приходилось сжимать ее края пальцами, дабы одежда не распахивалась. Непрекращающиеся толчки в спину то от одного, то от другого мужчины заставляли несчастную двигаться рвано – ускоряясь и тут же останавливаясь.
Доктор, зло взглянув на меня, кинул обвиняющее:
– Вы же обещали!
Не дождавшись от меня ответа, который, впрочем, я и не собирался давать, врач ринулся вперед, к кучке заключенных. Проводив его взглядом, я скривился от досады. Блатные, захватив девчонку, совершенно забыли о гораздо более важном – саквояже, собранном доктором.