По крайней мере, мне так казалось. Загадочные, кровавые отблески на лицах и фигурах тех, кто готов убивать, и тех, кто даже не подозревает о том, что им назначена роль жертв.
Треск пулемета заставил всех, в том числе даже тех, кто был теоретически готов к тому, что произойдет, повернуть головы в сторону вышек охраны. Та, что находилась над воротами, освещалась сполохами дульного огня. А из деревянных бортов одной из угловых вышек летела щепа, обозначая и линию стрельбы, и результативность попаданий.
– Бей! – завопил я, одновременно с криком срываясь с места.
Кто-то чуть припоздал, выполняя мою команду, кто-то сделал это одновременно со мной. Тем не менее через пару секунд с момента открытия стрельбы вся наша толпа в две сотни щщей [13]неслась на кучковавшихся охранников. У нас было дикое преимущество – почти шесть человек на одного. Теоретически мы могли просто затоптать их, даже не заметив. Вместе с тем все умозрительные расклады были просто смешны, потому что у охраны было огнестрельное оружие, а у нас имелись лишь заточки.
Наверное, со стороны мы накатывались как неудержимые морские волны. Или как огонь, гонимый ветром. Возможно, когда начнут писать летописи, эти сравнения придут на ум авторам. Мне же важно было лишь одно. Чтобы мы делали это быстро.
Некоторые из охранников успевали среагировать, вскидывая карабины и винтовки. Хлопали короткие, отрывистые выстрелы. Однако их звуки тонули в нарастающем, безумном реве обрушивающейся на охрану толпы.
Не знаю, каким образом Ловкачу удалось уговорить лагерь на штурм. Но факт остается фактом: нападение могло быть удачным лишь при условии слаженных и бесстрашных действий всего населения барака. Можно сколь угодно долго разговаривать, тщательно планировать, однако любая заминка, вызванная страхом за собственную жизнь, какими-то иными колебаниями, могла поставить крест на нашей затее. Ловкачу удалось подобрать слова. Он сумел найти такую мотивацию для заключенных, что те безо всяких раздумий бросились с пустыми руками на вооруженных врагов. Несомненно, в процессе короткого спурта от места нашего построения до охраны несколько атакующих получили свои пули. Однако наступательный порыв было уже не остановить.
Никогда не жаловался на свое умение бегать. И, чувствуя ответственность за всю затею, ни в коем случае не филонил, не прятался за спинами других. Тем не менее соперника мне не досталось. К моменту, когда я покрыл необходимое расстояние, бойцы охраны уже фактически скрылись под телами сбивших их с ног заключенных.
Надзирателей кололи заточками и ножами, пинали ногами, наконец, просто душили. С каждой секундой нападавших только прибывало, и если поначалу кто-то их охраны успевал справиться с заключенным, отпихнуть его от себя или воспользоваться оружием, то спустя мгновение провернуть подобный трюк у него уже не получалось.
На земле, в нескольких шагах от меня, двое, сцепившись, старались добраться до горла друг друга. Не вмешиваясь в поединок, я наклонился, поднимая карабин охранника. В пылу борьбы оружие летело на землю, его затаптывали, не замечая, мечтая лишь об одном – убить врага. Это была крайность – позабыв обо всем, сосредоточиться лишь на уничтожении охраны на плацу. Впрочем, я прекрасно знал, что кровь, разлетающаяся сейчас брызгами по пыльной траве, превратит большинство заключенных в диких зверей, и отнюдь не питал иллюзий.
Оттянув затвор, я проверил наличие патрона и посмотрел в сторону грузовиков. Та же самая свалка, что и на плацу. У водителей и администрации не было никаких шансов – вряд ли они располагали каким-то оружием. План выполнялся безукоризненно – сблизившись с противником, мы за счет количественного превосходства подавили и уничтожили его. Следующим этапом должен был являться сам лагерь. А конкретно – прорыв всей массы заключенных за его периметр.
Так оно и вышло.