Вот и здесь я почувствовал нечто схожее.
Здесь все в действительности готовы были стоять за тебя, а ты – сражался за них. С оружием в руках, окончательно решая вопрос с врагом.
Черт побери, как это отличалось от трепа, к которому я привык! Как разнилось с равнодушием, которым было пронизано современное мне общество! Как, в конце концов, это было единственно правильно!
И вдруг, всем сердцем поверив в это, полностью отдавшись чувству единения, командной сплоченности, оказаться жестоко обманутым! Неужели наши устремления, твердая жизненная позиция, отрицающая вранье самим себе и диктующая лишь один метод борьбы с врагом – его уничтожение, неужели все это оказалось неверным? Почему именно этот вариант, описанный в книгах, воспетый в стихах, преданиях, почему именно он оказался провальным? Привел нас фактически на плаху?
У меня не было ответа на эти вопросы. Задавать же их кому-то другому мне не хотелось. Да и вряд ли кто-то мог помочь в этом деле. Будь на вооружении у капитана и лейтенанта какой-то другой вариант, пожалуй, именно его бы они и избрали. Ведь не самоубийцы же – слепо следовать единственной линии поведения, совершенно четко сознавая, куда она ведет.
А с другой стороны, почему бы и нет? Ведь это мы с Боном из другого мира. Где возможны компромиссы, перемирия с врагом, да и прямое сосуществование с ним. Что, если Терехов и Свиридов даже и не рассматривали такую возможность? Если у них и в мыслях не было попытаться не враждовать с немцами?
Тогда, конечно же, все вставало на свои места. Понятна была их непримиримость и стремление бороться, несмотря ни на что.
Но почему их позицию безропотно принял и я, прекрасно сознавая, к чему это приведет? Почему и меня это захватило до такой степени, что об ином исходе противостояния, кроме как победа, я и не думал? И Бон (я ведь прекрасно помнил его прощальные слова)… он сказал мне, уходя: «Не вздумай сдаваться». Никогда, ни при каких обстоятельствах, не поддавайся. Почему он воспринял все так же, как и я? Почему мы оба были уверены в том, что лучше погибнуть, нежели сдаться немцам?
Короткий стук в дверь прервал мои размышления. Не дожидаясь ответа, Настя в буквальном смысле ворвалась в комнату. Стремительно сделав пару шагов, остановилась, демонстративно уперев руки в бока. Наверное, именно так, по ее мнению, и должно было выглядеть дефиле.
Поневоле улыбнувшись, я посмотрел на девушку, облаченную в темно-синее с фиолетовыми вставками приталенное платье, перехваченное темным поясом. Широкие лямки, прямой, небольшой квадратный вырез. Черные аккуратные босоножки на небольшом каблуке. Выглядывающее из-под широких лямок платья белоснежное белье.
Платье, судя по всему, было для нее непривычно. Фасоном своим. По крайней мере, оно позволяло демонстрировать незагорелые предплечья и коленки, которые раньше были скрыты от солнца. Ну и каблуки. Слава богу, что немцы не додумались презентовать нечто на шпильках, а ограничились пусть и простенькими, но весьма симпатичными босоножками.
– Отлично, – понимая, как нужно Насте мое одобрение, подтвердил я. – Даже не ожидал, что будет так здорово!
Девочка поправила платье, будто бы пытаясь его одернуть. Коснулась пальцами красных бус на шее.
– Ага, – кивнул я, – тоже здорово. Самое то!
– Как тебе вообще это удалось?! – Широко распахнув глаза, девушка едва ли не запрыгнула на мою кровать, вынуждая меня резко подвинуться. Незажившая рана дернула по нервам, и я недовольно сморщился. Чего Настя, занятая своими мыслями, разумеется, не заметила. – Где ты это взял?! Там просто куча всего такого! – Сразу несколько взаимоисключающих предположений обрушились на меня вместе с девчонкой. В прямом смысле слова. Настя фактически насела на меня, хватая за плечо и заглядывая в глаза.
– Тише-тише! – постарался я ее урезонить.