Удивительного тут было мало, поскольку не скажи я, где залегает руда, подставил бы под удар всю группу Терехова. Мы и так в Лебедях находились, мягко говоря, на «птичьих правах», а покажи я твердые принципы, не исключено, вылетели бы из населенного пункта. Со свистом и осложнениями.
Это, безусловно, понимал и сам Книппель. И, могу спорить, даже не заморачивался по поводу освобождения Бона.
Оказалось – и не надо. Товарищ мой запросто справился с этой довольно непростой задачей.
– Вот он какой, твой друг? – Настя, помолчав буквально пару минут после ухода Бона, вновь нетерпеливо завела разговор.
– Ага, такой, – ответил я, не совсем понимая, о чем она.
– Давно дружите? – Девчонка, судя по всему, не собиралась меня покидать и оставлять в покое.
– Да знаешь, не сказал бы. Может, месяц. Примерно. Короче говоря, с тех пор, как попали сюда.
– А раньше? – удивилась Настя.
Усмехнувшись, я покачал головой:
– Раньше мы и не знали толком друг друга. Не общались, по большому счету.
Считая, что поведал достаточно, я замолчал, сам обдумывая произнесенное. А ведь и правда – мы не дружили с Боном. И никогда бы не подружились с ним в нашем мире. По одной очень простой причине.
– Расскажи! – требовательно попросила Настя.
И тут же, смягчая, добавила:
– Пожалуйста.
Я поднял взгляд на русоволосую худощавую девчонку с еле заметными веснушками у курносого носика. Улыбнулся. Врать мне больше не хотелось. А правду… ну что ж, она ведь хочет этой правды. Чем-то она важна для нее, необходима.
– Понимаешь, какое дело. В нашем мире существует неравенство. И оно как бы не показное, оно больше внутреннее, структурное. Вот как тебе сказать… Нет у нас ни господ, ни слуг вроде бы. На первый взгляд. А на деле по-другому все. Так вот, мы с ним никогда не дружили. Нас связывало одно – страсть к команде. К футбольной команде. Мы болели за нее, посещали матчи в других городах. Там это модно. И кроме команды, у нас общего-то ничего и не было. Понимаешь?
Девочка кивнула мне. Не слишком уверенно.
– Вот немцы те же самые, что в Лебедях сейчас. И мы здесь, и они. У нас это общее, правильно? Ну и там так же. А Бон никогда в друзьях у меня не ходил. Мы разные совершенно были. В разных кругах общались. Стояли на разных ступенях социальной лестницы. У меня уровень доходов повыше был, у него ниже гораздо. Да что там говорить, мы вообще разные. Совершенно.
– И как же так вышло, что вы здесь сдружились? – озадаченно спросила Настя.
– Когда нас прессовать здесь начали, в смысле, по тюрьмам разным кидать, ноги о нас вытирать, единственное, что нам оставалось, – вместе держаться. Поначалу вроде как вынужденно. А потом… Понимаешь, у нас во всем этом мире больше никого не было. Только он и я.
Я замолчал, углубившись в воспоминания. Настя поняла, что рассказ дается мне нелегко, поэтому сидела молча и не мешала.
– Там ситуация такая сложилась, что можно было разбежаться в разные стороны. Бон ранен был. Довольно серьезно. В общем, я в Лебеди-то поехал с немцами только лишь для того, чтобы его в больницу определили. Ну, а дальше ты знаешь все. – Довольно сумбурно изложив свои взгляды на дружбу с Боном, я посмотрел на Настю.
Девочка ответила мне понимающим взглядом, пересела поближе и положила ладонь на мою руку. Видно было, что она собирается что-то сказать, однако не решается. Наконец решилась.
– Я знаю, о чем говорил товарищ капитан и остальные все. От меня они не скрывают, – доверительно произнесла Настя. – Может, и зря… – расплылась девчонка в лукавой улыбке. – И про тебя сразу говорили.