Наш ужин состоял из остатков завтрака и обеда, которые Да Вун разложила на низком столике рядом с костром. Я взяла порцию стеклянной лапши, на которую меня не хватило за обедом. Боже, как же это вкусно! Переживания как-то разом отступили.
Оказалось, корейцы обожают страшные истории, особенно рассказанные у костра в окружении ночного леса. В такой обстановке то, над чем в другой ситуации вы бы посмеялись, действительно пугает. Наблюдая за рассказчиками – а рассказывали все желающие по очереди, – я видела, как загорались их глаза, когда они изображали нападающих монстров, вскидывая растопыренные пальцы над головой. Их речь ускорялась, дыхание учащалось. Из-за этого я временами не понимала их, теряя нить рассказа, и тогда мне было совсем не страшно. Но одну историю я запомнила.
Ее рассказал Чан Мин. Говоря, он не обращался ни к кому конкретно, но в то же время успевал украдкой взглянуть на всех, сидевших у костра. И эти быстрые взгляды как бы намекали каждому, что история адресована именно ему. Да, наверное, так было со всеми. Но тогда я не думала об этом. Я смотрела в лицо рассказчика сквозь марево костра и верила, что он говорил только со мной.
– Во времена династии Чосон жила девушка, которая была помешана на собственной красоте, – начал он. – Она день и ночь гляделась в зеркало, натиралась травяными эликсирами и прикладывала к коже ткань, пропитанную ароматными маслами. Как-то раз знахарь посоветовал ей верное средство для сохранения красоты и молодости – семена кунжута. Он сказал, что, добавив их в воду во время принятия ванны, она навсегда сохранит кожу упругой и гладкой. Но он предостерег – нельзя принимать такую ванну дольше десяти минут. Однако девушка не послушалась. Желая усилить обещанный эффект, она нарочно не следила за временем, а наоборот, решила принимать ванну как можно дольше. Разомлев в теплой воде, она уснула. А когда проснулась, обнаружила, что вода в лохани окрасилась багровым. Семена кунжута проросли в поры ее кожи, покрыв ее ужасными волдырями, из которых сочилась кровь. Семья девушки обнаружила ее потерявшей рассудок. Она сидела на полу в бане и, раздирая собственную кожу, одно за другим ногтями выковыривала кунжутные семена.
Когда Чан Мин закончил, на мгновение повисла тишина. Я слышала только потрескивание пламени и шум леса за спиной. От огня шел жар, а спину холодил прохладный ночной ветер. Он заставил меня поежиться, или это был рассказ Чан Мина? Я не знала этого. Одно было точно: в тот вечер мои эмоции были ярче, чем когда бы то ни было до сих пор.
Наконец молчание кто-то прервал, и все начали бурно обсуждать историю, то и дело вставляя любимое «Айгу!» и еще десяток сленговых словечек, значения которых я не знала. Я молчала, потерявшись взглядом среди танца языков пламени. Говорят, созерцание огня успокаивает. Это не так. Наоборот, в тот вечер оно распаляло внутри меня послевкусие страха, пробуждая какое-то смутное предчувствие. Тревожное и горячее.
История Чан Мина была единогласно признана лучшей, и никто не решился рассказать другую, претендуя на то, что она окажется страшнее. Начались танцы.
Похоже, так здесь проходил каждый вечер. Пощекотав нервы страшилками, корейцы хотели расслабиться, и тут на помощь приходили любимые айдол-группы. Одна за другой потянулась вереница уже успевших набить оскомину хитов: «Шайни», «Би Ти Эс», «Экзо», «Герлз Дженерейшен»…
Моя сестра обожает «Би Ти Эс». Когда зазвучало знакомое «Ты не можешь заставить меня не любить себя», она присоединилась к остальным девчонкам и начала танцевать. Трое парней, чьих имен я не запомнила, тоже отплясывали на площадке рядом с костром. Чан Мин и Тэк Бом куда-то испарились. Сидели только я и… Ю Джон. Он смотрел на меня. Снова как тогда, на уроке корейского. Дышать вдруг стало тяжело, как будто вместо воздуха я вдохнула жар разделявшего нас костра. О нет! Нет-нет, только не это! Я вскочила с места и, влившись в толпу танцующих, спряталась от его взгляда за стеной из двигающихся тел.
Потеряв Ю Джона из вида, я расслабилась. Танец захватил меня. А потом стало очень смешно. Смех распирал изнутри, щекотал горло. Все вокруг улыбались друг другу, а я заливалась хохотом, едва не сгибаясь пополам. В груди заболело, но я продолжала смеяться. Из меня выходило все напряжение этого безумно длинного дня. Я дышала прерывисто, заглатывая воздух в перерывах между приступами хохота. Катя тоже заливисто смеялась, обнимая меня за плечи.
Все вокруг плыло перед глазами, лица, тела кружились бешеным круговоротом. На мгновение мне показалось, что среди счастливых смеявшихся лиц я видела и еще одно, с другим выражение. Лицо в слезах. Кто это? Я не смогла понять. Лицо промелькнуло и исчезло. А я продолжала кружиться в танце и вскоре перестала различать, какая песня играет, забыла, кто со мной рядом, и даже собственное тело уже не ощущала своим. Я вся была частью музыки, плыла по ее волнам, растворившись в ней.
Ночью мне снилось, как мы летели в Корею. Самолет ужасно трясло, и было холодно. Как же выключить этот чертов кондиционер? Стюардесса подошла и, вытянув руку над моим креслом, щелкнула кнопкой выключателя. Что это? Ее рука… Вся кожа сплошь покрыта багровыми волдырями. Из них сочится кровь. Капля за каплей падает на мое лицо, льется прямо в глаза, но я не в силах увернуться. Я хочу закричать, но боюсь разжать губы, чтобы кровь не залилась в рот. В груди давит, к горлу подступает тошнота…
Я распахнула глаза. За окном было темно, ночь еще не прошла. Машинально ощупав собственные руки, я едва не вскрикнула. Господи, что это? И разом выдохнула – всего лишь мурашки.
Снова это странное чувство – меня словно распирало изнутри. Это все еще сон или… К горлу разом подступила горечь, и меня вывернуло. Потом еще и еще раз. Проснулась Катя и включила фонарик на мобильном. Футболка и постельное белье – рвота была повсюду.
– Что с тобой? Тебе плохо? – быстро заговорила сестра.
Я отрицательно покачала головой. Теперь, когда внутри больше не давило, мне стало лучше. Я сняла футболку и слезла с матраса, принявшись сворачивать грязные простыню и плед, но от резких движений закружилась голова, и я осела на пол.
– Сиди, я уберу, – сказала Катя, – хочешь воды?
Я кивнула. Катя быстро достала из сумки початую бутылку, купленную еще в московском дьюти-фри, и протянула мне. Я сделала глоток. Вот теперь действительно легче. Что это было? Непривычная еда? Или, может, инфекция?
Мобильный, стоявший на беззвучном режиме, вдруг засветился: мне в какао-ток кто-то написал. Я взяла телефон и открыла сообщение. Закрытый номер. В сообщении было видео. Я щелкнула «плей» и застыла.
Это было снято накануне вечером. Мы все на площадке вокруг костра. Я хорошо помнила, мы тогда танцевали, но на видео этого не было. Было другое. Под звуки кей-попа я, сестра и все остальные валялись на земле, корчась, словно в конвульсиях. Мы судорожно царапали землю, хватались друг за друга, бешено хохотали. Мы с сестрой выкрикивали что-то не своими голосами и без остановки дергались. Волна озноба побежала по коже.
Видео длилось всего полминуты, и, когда закончилось, я все еще не верила собственным глазам. Но была не в силах нажать на повтор. Я смотрела на сестру и не могла произнести ни слова. А она сказала только одно:
– Секта.
Следом ее тоже вывернуло. Катю рвало, а у меня не было сил даже пошевелиться. Тело разбила ужасная слабость, я сильно потела. Я еще не успела надеть чистую футболку, по коже ручьями струился пот, и я замерзала. Вокруг стоял кислый запах рвоты, но в нем я чувствовала примесь какой-то сладости. Тот же сладкий запах, который так манил вчера, просачиваясь с кухни.