Командование российской группировки войск в Сирии во взаимодействии с турецкими военными, а также с сирийскими органами безопасности устанавливает причастность действующих в зоне деэскалации Идлиб боевиков к нападению на колонну».
Глава 3. Козельский уезд Московской губернии. Усадьба помещика Егорова
Где я, что со мной. Что случилось? – тукала в висках мысль и пока что не находила ответа. В голове сверкали какие-то неясные и путаные образы.
Вот маленький мальчик обнимает папу в красивой военной форме, и тот, улыбаясь, подбрасывает его вверх, отец такой загорелый и счастливый. На его груди виднеются награды – крест ордена Мужества на красной колодке, а рядом на голубовато-серой ленте медаль с танком и надписью «За отвагу».
– Мой папа – офицер, он пришёл с войны и победил там всех бармалеев, он у меня самый смелый! – говорит мальчик другим, таким же, как и он, сорванцам в своём садике.
Вот мама прижимает его голову к себе, и они вместе с ней плачут, не стесняясь своих слёз, а рядом стоят с виноватыми лицами дяденьки с большими звёздами на погонах и виновато переминаются с ноги на ногу. И на столе лежит коробочка со вторым орденом Мужества. Рядом нет отца и никогда уже больше не будет.
Спортивная секция самбо, соревнования, и на шее у повзрослевшего мальчишки на красивой трёхцветной ленте висит золотая медаль с цифрой I. И какой гордостью светятся глаза у мамы, которая стоит в первом ряду среди зрителей.
Последний звонок, выпускной, и руки его девушки Маши на плечах в кружении танца. Вступительные экзамены в РВВДКУ – Рязанское высшее военное десантное командное училище имени генерала армии В.Ф. Маргелова – кузницу офицеров ВДВ и Спецназа России. Лысая голова первокурсника, наряды вне очереди, недосыпание, эта вечная усталость и постоянное чувство голода.
– Эй, «минус»! Давай, три «взлётку» лучше, сейчас опять всё по новой перемывать будешь! – как же тяжело здесь быть «первашом», и как же ему это всё суметь перенести!
И вот уже вторая курсантская полоска на рукаве форменной куртки – а жизнь-то налаживается! Полигонные стрельбы, ночные марш-броски, укладка парашютов и первый прыжок. Это будто шаг в другую жизнь, когда, преодолев себя и все свои страхи, ты рождаешься, словно заново, для иной жизни. Какая же тишина там, в небе, под светлым шёлковым куполом! Такой тишины точно нигде нет на земле.
А, нет, и там уже её тоже нет – вон как орёт от восторга Серёга с третьего взвода! Слышал бы это его ротный Иваныч – летал бы потом любитель образных выражений по внеочередным нарядам весь месяц!
Третий курс – мы уже «старшаки»! Типа, жизнь знаем, когда службу как следует тянуть нужно, а когда и где сачкануть можно – поняли. Всё бы хорошо, но как же тяжело даются эти основные английский и турецкие языки, а тут ещё арабский с немецким как дополнительные зубрить нужно! Ну вот зачем нам забивать так этим всем голову, нас что здесь, на переводчиков, что ли, готовят? И так ведь времени свободного мало, лучше бы давали больше тактики, что ли, или на стрелковую подготовку упор делали!
Снова соревнования: самбо, рукопашный бой, бег на длинные дистанции, стрельба из боевого оружия и метание всего того, что можно метать. О-о-о, а со мной уже считается сам начальник курса.
– Егоров, нужен хороший результат по стрельбе на округе!
– Постараемся, товарищ полковник!
Четвёртый, пятый курсы, выпуск, и вот оно, долгожданное распределение по частям. На голубых погонах блестят по две лейтенантские звёздочки, и блестят слезинки в глазах у мамы. Мама, мама, милая мама, не плачь, пожалуйста, всё у меня дальше будет хорошо! Послужим Родине, как и положено на Руси. А то, что Машка не захотела стать женой военного и выбрала для себя богатого коммерса, – так это не беда, мама. Значит, не моя-то была судьба, а чужая. Моя? – А моя, выходит, где-то меня ещё ждёт.
Служба в бригаде, Кавказ, и тот, первый бой в горах. Старлейские погоны, Сирия, последний патрульный выход, горящий БТР, удар, огненный всполох, боль, темнота, всё…
И вот всё это каким-то образом перемешивается уже с другими яркими образами, словно бы в каком-то гигантском калейдоскопе.
Большой двухэтажный дом помещичьей усадьбы, с высоким каменным крыльцом на входе. Мама в длинном платье и в кружевном платке на плечах. Слева от неё стоит моя сестра Анна, по правую руку – уже совсем взрослый брат Павел, а сам я стою чуть впереди всех, смешно пританцовывая на месте от нетерпения. К нам правит коляску наш кучер Савелий, в большой чёрной картузной шапке на широкой бородатой голове. Вот, из неё неловко выбравшись, ковыляет к нам, сильно припадая на левую ногу, высокий и худощавый, уже довольно немолодой мужчина в военном камзоле и при шпаге.
– Ну что же ты стоишь, Лёшенька, иди к батюшке, он ведь к нам вернулся с войны!
Болезнь и смерть мамы, отчаянье, чёрная тоска и горячая детская обида на весь этот жестокий окружающий мир, оставивший совсем маленького мальчика один на один со всеми его страхами, обидами и трудностями, без защиты самого близкого и дорогого человека на свете.
Образ матери потихоньку тускнеет и заслоняется в сознании новыми образами. Вот противный учитель – француз Мишель шипит на непоседливого мальчишку, которому ну никак не даются эти проклятые языки.
Проказы с дворовыми мальчишками из усадьбы и деревеньки, порки лозой и гнев сурового батюшки:
– Лучше до смерти тебя засеку, неслуха, чем ты потом будешь нашу фамилию позорить!
Довольный вид Павла. Он и сам никогда не упускал случая дать подзатыльник своему младшему брату, да и жена его – как раз ему под стать, та ещё мегера – Ольга.
А вот дядька Матвей – мой воспитатель и единственный человек, кому я был по-настоящему небезразличен в этом мире. Он пожилой отставной солдат, без рода и без семьи, возится со мной как со своим родным сыном, мается мной, сердешный. Где бы я ни был: в драке ли с дворовыми крестьянскими мальчишками, в ночном ли на выпасе коней, на ловле ли рыбы бреднем в местной речке Малиновке – везде он ходит за мной по пятам словно тень. Его весёлые и добрые глаза, спокойный и уверенный голос, крепкие, всегда готовые к помощи руки постоянно присутствуют во всех моих видениях.
– Ляксей Петрович, вам рану лучше подорожником приложить, вот так вота, как я. Плюнул, чуток размял его пальцами, чтобы из листа немного соку вышло, и прижал потом к болячке посильнее, глядишь, а юшка-то и перестанет тогда течь. Подорожник – это первое дело при таких вот царапинах. А если при больших ранах в бою, то лучше бы, чтобы перетянуть руку или ногу повыше, а не то ведь и помереть недолго, коли юшки слишком много из того телесного пробою выбежит. Помню, вот при Кунерсдорфе, значится, дело было, когда пруссаки уже думали, что нас разбили совсем, а фельдмаршал-то Пётр Семёнович Салтыков как скомандовал нам тогда эдак грозно: «Всем русским – в штыки! Вперёд, братцы, за матушку императрицу Елизавету Петровну!». Ну мы и дали тогда там этой немчуре! Однако сколько побитых-то тогда было, а ранетых-то сколько, э-э-эх! Мне вот самому там штыком Фридриховый гренадёр это плечо пробил, я уж думал, всё, отвоевался теперяча совсем. Однако же выкарабкался как-то вот. Но юшки, конечно, много тогда потерял, занедужил потом и ослаб сильно. Это уже после того меня в команду особых стрелков определили, как раз под начало вашего батюшки. Я ведь сам сын лесника как-никак, стрелял метко и проворен был по молодости весьма. Ну а потом уже, когда его сиятельство граф Панин нас в батальоны свёл, мы, стало быть, и стали называться егерями. Нам и одёжу особливую, и фузеи укороченные выдали, всё для особого прицельного боя стрелками. А папенька ваш уже тогда с тем прусским штуцером никогда не расставался, он его у херманского охфицерского егеря отбил, так что неспроста он вам не даёт его просто так пострелять. Потому как дорог он для него и памятен очень…