«При этом с самого начала в ЦК выразили желание выяснить лишь уровень жизни населения, его благосостояние, но Оников настаивал на комплексном исследовании (помню, он попрекал нас в то время, что каждый занимается „своим“ – Ядов трудом, Грушин сознанием – и никак это между собой не связывается). Пропагандистов волновала хозяйственная преступность, и самый первый проект в рамках „Таганрога“ был разработан как раз институтом по изучению преступности, который возглавлял В. Н. Кудрявцев.
Вторым стал проект ЦЭМИ и ИМРД по исследованию образа жизни (поскольку без этого нельзя было понять природу „несунов“ – расхитителей соцсобственности). Этот проект возглавляли Наталия Михайловна Римашевская и Леонид Абрамович Гордон (каждый в своем институте). Они составили очень удачный тандем, сделали хорошую программу и должны были произвести посезонные измерения одних и тех же показателей за год, чтобы получить некие модели образа жизни разных слоев населения.
Потом выяснилось, что отделу пропаганды не хватает „идеологии“ – связей всех этих явлений с партийной работой, решениями партийных органов и т. д. Была приглашена третья команда – социологическая – из Академии общественных наук, возглавляемая И. Г. Петровым. Однако вскоре выяснилось, что эти люди не очень умелы в исследованиях, что они ограничивают свои задачи анализом сугубо партийной работы. И тогда-то позвали нас», – вспоминал Грушин[70].
На улицы Таганрога отправилась команда лучших ученых института и их коллег из других городов: Виктор Нейгольдберг, Тамара Дридзе, Александр Жаворонков, Владимир Ядов, Яков Капелюш, Георгий Токаровский, Вадим Сазонов, Вера Войнова, Наталия Римашевская, Леонид Гордон. За каждым закрепили свою область исследования. В Таганрогском проекте участвовали 50 специалистов, не считая многочисленных местных помощников.
По мнению Грушина, ему удалось убедить партийных кураторов не заниматься пропагандой, а использовать всю доступную информацию о контактах публики и власти. «Мы прибегли тогда к образу „волчка“ с четырьмя уровнями информационных отношений между населением и властью: 1) страна в целом, центральная власть и каналы центра; 2) область и каналы области; 3) город и каналы города; 4) подразделения города и каналы этого уровня», – писал он позже[71]. Впервые исследование охватывало все уровни жизни советского города того времени. Изучались контакты населения с депутатами местных советов, партийными и хозяйственными органами, комсомолом, профсоюзами, судами и милицией.
Местных депутатов заставили ежедневно записывать информацию о контактах с населением в особый дневник, созданный Капелюшем и Нейгольдбергом. Таганрогские народные избранники старательно заполняли дневники, но результаты анкетирования 538 из них оказались неутешительными: большинство депутатов признались, что ни разу не выступали на сессиях местных советов, не обращались в советские и партийные органы, а также никогда не встречались с избирателями вне официальных дней приема. Александр Кинсбурский вспоминает, как перебирал анкеты, заполненные наблюдателями, находившимися рядом с депутатами во время приема населения: «Анкеты были однотипными, в основном речь шла о жилье, но это не была профанация. Ощущалось, что за всей этой информацией есть какой-то большой смысл, который не был мне до конца понятен»[72].
C культурным досугом в Таганроге на первый взгляд дела обстояли вполне пристойно. В 1969 г., по данным исследования, в местном драмтеатре побывало на 19 % больше жителей, чем в 1966-м. Но многие другие показатели оставляли желать лучшего. Из вопросов и ответов жителей города социологи делали неутешительные выводы: «…некоторые случаи неудовлетворенности, иногда перерастающей в антисоциальное поведение, пьянство, бессмысленное хулиганство, в известной мере иногда являются подспудным следствием несовпадения уровня культуры и характера труда», – констатировали по итогам проекта его участники Гордон и Римашевская в книге «Пятидневная рабочая неделя и свободное время трудящихся»[73].
Из подобных наблюдений следовали столь же нерадостные выводы, касающиеся не только Таганрога, но и всей страны. «И в результате заказчику наглядно показывали: депутаты не работают, СМИ нефункциональны, вся ваша работа – система кампаний. И так по каждому поводу», – писал Грушин[74].
Наверху результаты трудов социологов не оценили. Грушин вспоминал, что в институте появились гонцы от секретаря ЦК КПСС по идеологии Петра Демичева и долго пытались убедить ученых в том, что советский народ «ничего не понимает»: «Это были сплошные нервы, нас все время тащили „на ковер“, потому что информация была неприятной, требовавшей каких-то действий и решений. А они там (в отделе пропаганды) сидели совершенно для другого. Они хотели не менять, а продлевать то, что имеют. Любые перемены для них были сопряжены с риском»[75].
Перемен тогда не дождался никто: Таганрог, как, впрочем, и вся страна, продолжал жить обычной жизнью, медленно вползая в брежневский застой. Книга Грушина «Социологическая лаборатория», написанная по итогам исследования в 1972 г., была исключена из планов издательства «Наука» по решению нового директора ИКСИ Михаила Руткевича. Дело в том, что за время работы над проектом поменялась политическая картина: «Было заметно, как это движение повернуло вспять, на место прогрессивно мыслящих социологов начали приходить люди с другими ценностями, и это было печально. Перспективы смены этого курса не просматривалось. Все 1970-е годы социология лежала под каменной плитой»[76].
Директор ИКСИ Руткевич все-таки добился увольнения Грушина из института под предлогом длительности Таганрогского проекта и «неторопливости» в подготовке публикации итогов исследования, которые, по его словам, устаревали. Методологические результаты данного проекта, сыгравшего роль учебного пособия для советских социологов, были большей частью опубликованы под несколько необычным названием «47 пятниц»[77], так как семинар Бориса Грушина собирался по пятницам. Спустя десятки лет «47 пятниц» оставались настольной книгой социологов, изучавших общественное мнение.
Однако труд первых советских социологов не пропал даром: «Таганрогский проект заложил основы индустриальной технологии сбора социологической информации, которая, по сути, оказалась востребованной лишь через двадцать лет», – писал в своей книге «Отцы-основатели: история изучения общественного мнения» Борис Докторов[78]. Для отечественных социологов Таганрогский проект стал одной из самых обсуждаемых тем. О нем спорили в курилках и столовых научных институтов, его обсуждали в близком кругу. Все понимали, что это был лишь разрешенный и, возможно, единственный в своем роде эксперимент, но надеялись на продолжение.
Значимость проекта оценили и на Западе, где внимательно следили за первыми шагами советской социологии. «Исследования, сделанные Грушиным в Таганроге, – писала американский профессор Эллен Карнаган, – показали, что, несмотря на авторитарный характер советского строя, его общество демонстрировало „существенную поддержку некоторых протодемократических ценностей“»[79].
Таганрогский проект стал уникальным, аналог ему и сегодня трудно найти – жизнь в городе по сопоставимому инструментарию изучалась в течение полувека: с 1967 по 2016 г. После первого этапа замеры велись группой под руководством Натальи Римашевской: в 1978–1979 гг. (расцвет брежневского застоя), 1988–1989 гг. (зенит горбачевской перестройки), 1993–1994 гг. (шок ельцинских реформ). Далее волны проводились в 1998–2000, 2014–2016 гг. (шестой, заключительный, этап проекта)[80]. Исследование позволило проанализировать процесс адаптации к новым реалиям, изменения в сознании людей под влиянием значимых социальных изменений, провести анализ образа жизни нескольких поколений позднесоветской и постсоветской России.