Очередной раз соскользнув на дно коварной ловушки, полковник Серов наконец-то осознал всю бренность своего существования. Хотелось бы верить, что зарекся ловить самоходчиков…
Кричать и звать на помощь Пиночет не мог, ибо мышцы горла были спазмированы от удушающего запаха прокисшей и перебродившей капусты.
Надо отдать должное, Пиночет был настоящий боец от природы. Он настойчиво цеплялся за осыпающиеся края земляной ямы, спасая свою жизнь. А упорство и мужество всегда вознаграждаются.
С большим трудом выбравшись из плена, полковник Серов некоторое время лежал на краю бигусной ямы, переводя дыхание. Он медленно приходил в себя, не веря своему счастью. Комбат отрешенно глядел на звездное небо, в глубине которого нагло пролетали шпионские спутники – дерзкие и яркие светящиеся точки. Пиночету казалось, что эти самые спутники до мельчайших подробностей засняли и хладнокровно зафиксировали мельчайшие подробности его позорного падения и копошения в мусорной яме. И сейчас незамедлительно передают самые живописные кадры секретной кинопленки прямо в штаб-квартиру ЦРУ, непосредственно в Лэнгли.
– Хорошо, хоть запах не научились записывать и передавать, долбанные НАТОвские консервные банки. А то бы сейчас все аналитики в США передохли от восторга.
Серов сел на краю ямы и смачно плюнул вниз. Из ямы в ответ поднялась волна нестерпимого смрада. Пиночету в голову полезли тоскливые мысли.
«Вот она, оказывается, какая могла быть смерть полковника. Хорошо бы я выглядел на дне кислотной ямы, захлебнувшийся бигусом. Нашлись бы и те, кто искренне порадовался. А виноватых, как обычно, нет. Форс-мажор и всего делов. В прощальном слове, наверное, сказали:
– Сам, мол, дубина деревянная, по ночам лазил где ни попадя. Приключения на задницу выискивал. Вот и нашел, любезный. Да закройте же крышку гроба наконец, а то слезы от нестерпимой вони так и брызжут. Просолился полковник знатно, теперь надолго сохранится. Даже бальзамировать не нужно.
Разумеется, к могилке на кладбище за километр никто не подойдет, побрезгуют. А на холмике у памятника капусту посадят, мерзавцы. Точно, капусту. Вот уроды! Так всегда и бывает. Служишь не за честь, а за совесть… а они капусту тебе на холмик! Мол, лежит тут козлина редкостная, от капусты смерть принявшая. Эх, нет в жизни справедливости! И какая скотина дала команду вырыть на этот могильник? Знаю, знаю. Скорее всего, зам. старика по тылу полковник Адик Волченко. Сам дурак с красной рожей, горлопан, вечно пьяный. Бигусом провонял, спасу нет. И еще имя дурацкое такое – Адик. Точно, мудак какой-то! Недаром его курсанты называют: «Гадик Сволченко»! Боевой офицер чуть не погиб из-за этой тыловой сволоты. Ладно! Попросит еще роту-другую для хозяйственных работ…»
Пиночет понемногу пришел в себя. Периодически чертыхаясь, он двинулся к дому, по пути обдумывая возможность зайти в гараж, чтобы переодеться во что-нибудь чистое и выбросить испорченную одежду, отстирать которую не было никаких шансов. Так же комбат подумывал искупаться в училищном пруду рядом с КПП, чтобы хоть немного смыть капустную слизь, которая стекала с полковника, оставляя зловонный и склизкий след.
Вместо шампуня полковник планировал использовать ацетон, уайт-спирит или еще чего покрепче. Разговаривая сам с собой, комбат грамотно рассуждал:
– Лучше вонять ацетоном, чем тухлятиной. На крайний случай, в гараже канистра 93-го бензина припасена. Придется пожертвовать на благое дело.
Проходя мимо казармы 4-й роты, Пиночет по профессиональной привычке, мельком бросил взгляд на фасад здания.
О, чудо! Матерый комбат напрягся и сделал стойку. Ибо увидел сполохи разноцветных отблесков на оконном стекле – явно работает телевизор. Причем, глубоко в неурочное время. Несанкционированно! Нарушение!
Пиночет ворвался в казарму и пулей влетел на второй этаж. От взыгравшего куража и азарта, а так же в предчувствии знатного порева, полковник Серов забыл о непрезентабельном виде и сногсшибательном запахе. Комбат рвался в 4-ю роту. Он летел по лестнице, как гончая преследует раненого зверя по кровавому следу.
Но и мы не лыком шиты. Сработала ночная сигнализация. Не та электронная сигнализация с многочисленными разновидностями датчиков и навороченных систем спутникового слежения, которыми оборудуют современные машины и квартиры, нет. А примитивная и допотопная. И поэтому – абсолютно надежная и безотказная.
На темном участке лестничного проема была натянута обычная нитка, на одном конце которой висела пустая мятая консервная банка из под тушенки. Пиночет на бегу зацепил нитку ногой… та порвалась… и в ночной тишине пустая консервная банка, оглушительно громыхая и звеня, покатилась по ступенькам лестничного пролета.
Комбат чертыхнулся от досады и радикально ускорился, активно помогая руками, цепляясь за перила лестницы.
Он, буквально, влетел в роту! Ворвался как вихрь! Как ураган! Как разъяренный демон!
Но полковника ждала мирная, идиллическая картина. Бодрствующий дневальный вкрадчивым и размеренным голосом принялся спокойно докладывать уставную скороговорку об отсутствии происшествий в подразделении.
Не дослушав рапорт, Пиночет метнулся в спальное помещение. Личный состав 4-й роты, сладко посапывая, умиротворенно спал. Экран телевизора, висящего на цепях под потолком центрального коридора, был черен.
Комбат нервно заметался по казарме, пытаясь найти курсантов, шарахающихся после команды: «отбой». Сопровождающий его сержант из состава суточного наряда, принюхавшись к характерному амбре, предпринял попытку держаться от свирепого командира подальше, стараясь незаметно зажимать нос пальцами.
Пиночет энергично прошел по расположению роты и вдруг остановился у телевизора. Комбата осенила гениальная мысль. Полковник повернулся к сержанту. Тот мгновенно убрал руку от носа и старательно задышал ртом. Пиночет многозначительно и ехидно улыбнулся.
– Сержант Бояринов, дайте дневальному команду, пусть принесет табуретку.
– Есть товарищ полковник! Только разрешите, я сам?! Лично принесу?!
Не дожидаясь разрешения, дежурный по роте стремительно испарился из ареала досягаемости амбре Пиночета и, найдя свободную табуретку, рухнул на сиденье, отчаянно борясь с накатывающим обмороком.
Сержант не спешил вернуться к Серову. Парень не мог надышаться воздухом. Он словно не дышал, а большими глотками жадно пил чистый и неотравленный бигусом воздух.
Устав ждать табуретку, Пиночет начал возбуждаться.
– Сержант! Вы что там, табуретку из цельного бревна выстругиваете? Я просил любую табуретку. Любую, а не ручной работы из красного дерева!
Услышав голос раздраженного комбата, дежурный подбежал к Пиночету с табуреткой, предварительно облившись одеколоном, взятым из ближайшей тумбочки.
Остановившись подальше от полковника, сержант Бояринов, максимально вытянув руки и отворачивая голову в сторону, протянул табурет комбату. При этом несчастный сержант старательно работал мышцами лица, отчаянно пытаясь спасти нос от прорывающихся миазмов. Попутно дежурному по роте приходилось сдерживать слезы, непроизвольно наворачивающиеся на глазах.
Пиночет, глядя на отчаянную мимику сержанта, нахмурился.
– Сержант Бояринов! Что у вас с лицом? Нервный тик, что ли?!
– Никак нет! Просто пылинка попала в нос. И в глаза тоже. И вообще, чего-то мне нехорошо, товарищ полковник. Тошнит что-то! Наверное, бигус на ужине нечаянно съел. Самую малость… Вот и мутит.
И тут до Пиночета дошло. Он вспомнил недавнее падение. Вспомнил в мельчайших подробностях. Особенно факт длительного купания в яме с протухшей квашеной капустой.