В дверь снова постучали.
– Кого еще принесло? – сердито спросил Джо.
– Прошу прощения, сэр, но пришел мистер Джеймс и желает вас видеть. А миссис Бристоу наверняка пропустит поезд в восемь ноль пять. Мэм, может, подать экипаж к поезду, который отходит в одиннадцать пятнадцать?
– Нет, Сара. Я уже бегу! – крикнула Фиона. – Кейти, любовь моя, мамочке нужно срочно выходить.
– Нет, мама, нет! – взвыла Кейти, еще крепче цепляясь за мать.
Фиона растерянно посмотрела на Джо.
– Идем, Кейт Великая, – сказал он, забирая дочь. – Пойдем посмотрим, какую кашу приготовила тебе наша повариха.
Но Кейти было не заманить кашей. Она заплакала еще безутешнее, протягивая ручонки к матери. Фиона оторопела. Ее разрывало надвое. Она быстро поцеловала плачущую Кейти, затем мужа.
– Сид Мэлоун не Чарли Финнеган, – напомнил жене Джо, хватая ее за руку. – И даже близко не стоял. Чарли мертв. Помни об этом.
– Не говори так. Никогда! – крикнула Фиона, вдруг ослепленная яростью на мужа. – Он не умер. Он жив!
Подхватив жакет и дорожную сумку, она выскочила из спальни, сама готовая расплакаться. Сара заблаговременно упаковала ее чемоданы и погрузила в экипаж. Фиона сбежала по лестнице к входной двери. Плач Кейти так и звенел у нее в ушах.
– Поспешайте, Майлс! – усевшись в карету, крикнула кучеру Фиона. – Я должна успеть на этот поезд!
Майлс забрался на козлы, взмахнул кнутом. Карета тронулась. Фиона откинулась на спинку сиденья.
– Чертов упрямец! – произнесла Фиона вслух, словно Джо ехал вместе с ней. – Ну почему ты не можешь понять? Ты ведь даже не пытаешься!
Ей было очень горько. Ссора с Джо после ухода частного детектива стала первой серьезной размолвкой в их семейной жизни. До этого они редко расходились во мнениях и уж точно никогда не кричали друг на друга, пока разговор не стал касаться Чарли.
С момента их воссоединения прошло три года, и все это время они были безмерно счастливы. Оба познали горечь разлуки, обоим была знакома печальная, неполноценная жизнь друг без друга. Встретившись снова, оба старались ни в коем случае не повторять ошибок юности и не принимать их счастье как нечто само собой разумеющееся. Фиона знала Джо с раннего детства и за все годы только однажды по-настоящему разозлилась на него. То был страшный день, когда он объявил, что им придется расстаться. Оба считали, что их женитьба – вопрос ближайшего времени. Но Джо, выпив на празднике лишнего и допустив слабину, оказался в постели у Милли Петерсон, дочери его хозяина. Милли забеременела, и Джо был вынужден на ней жениться. Когда он рассказал Фионе о случившемся, это едва не разрушило фундамент ее жизни. Ее злость на Джо смешивалась с горем и отчаянием, ведь он растоптал все: их любовь и надежды на совместную жизнь.
Тогда он предал Фиону. Сейчас ей казалось, что предательство повторяется, хотя причина была другой. Джо заставлял ее стать глухой к голосу сердца, повернуться спиной к родному брату. Джо не знал, каково это – лишиться семьи. Фиона помнила обжигающую боль, разрывавшую ей душу, когда хоронила самых близких: отца, мать, сестру, которой не исполнилось и года. Но считать мертвым живого Чарли… Нет, она никогда этого не сделает!
Фиона тяжело вздохнула. Нужно положить этому конец – всем резким словам и ссорам. Во второй раз они с мужем поссорились снова из-за Чарли. Это плохо, очень плохо и для них самих, и для малышки Кейти. Существовал только один способ прекратить поиски Чарли – найти его.
Фиона решила, вернувшись из Парижа, с удвоенной силой продолжить поиски. Она обследует прибрежные пабы Уоппинга, игорные притоны Уайтчепела. Она отправится туда пешком, одевшись так, как одеваются тамошние женщины. И конечно же, она будет предельно осторожна. Фиона не хуже других знала, насколько опасны бывают порой темные улицы Лондона, но, как и ее брат, она умела выживать на них.
– Все будет хорошо, – сказала она, продолжая воображаемый разговор с Джо. – Вот увидишь. Я найду его. Обязательно найду. И ничего плохого со мной не случится. Чарли этого не допустит.
Но Джо с ней не было. Никто не возразил Фионе, не сказал, что она упряма и ослеплена любовью и что ее слова в лучшем случае глупость, а в худшем – чреваты опасными последствиями.
И потому Фиона совершила крупную ошибку.
Она поверила своим словам.
Глава 10
– Гомруль – пораженческая политика. Вот как это называется! Это капитуляция! – прогремел сэр Стюарт Уолтон, сахарный барон, имевший завод в Уайтчепеле.
Произнеся эти гневные слова, он вонзил зубы в ножку жареного перепела, поданного с гарниром из трюфелей.
Торговцы и промышленники, собравшиеся за столом, одобрительно загалдели, поддерживая его точку зрения. Фредди поднял руку, призывая своих гостей к тишине. Сам он не сидел за столом, а стоял. Точнее, расхаживал перед столом. Разговоры о политике всегда будоражили его, заставляя вскакивать с места.
– Сэр Стюарт, мне целиком понятны ваши взгляды, – сказал Фредди, – но могу ли я воззвать к вашей благосклонности… и попросить задуматься над этим не только как верноподданный гражданин, но и как блестящий промышленник, каким все мы вас знаем?
Снова послышались одобрительные возгласы и звон хрустальных бокалов. Сэр Стюарт махнул рукой. Фредди продолжил:
– Ирландия требует многого в плане денег и людских ресурсов. Но, в отличие от Индии или Южной Африки, вложения в нее приносят более чем скромные доходы. В этой стране нет хлопка. Там не растет чай, кофе и сахарный тростник. В ирландских недрах не попадаются золотые слитки и алмазы. Гомруль даст всем этим агрессивным крикунам, ратующим за полную независимость Ирландии, ограниченное самоуправление, но Британия по-прежнему будет собирать налоги. Образно говоря, мы не кормим корову, не заботимся об устройстве ей хлева, но забираем у нее молоко. Это выгодное дело, и вы, сэр Стюарт, вряд ли станете отрицать очевидное. Начинается новое столетие, которое уже назвали международным. Британии придется еще сильнее и жестче, чем прежде, конкурировать с Германией, Россией, Францией и таким колоссом, как Америка. А хорошая деловая обстановка немыслима без хорошего правительства.
– Вы абсолютно правы, мой мальчик! – воскликнул бумажный магнат Джон Филлипс.
Послышались одобрительные возгласы, выражение согласия с мнением Фредди, аплодисменты. Даже сэр Стюарт кивал. Чувствовалось, речь Литтона успокоила его. Джон Филлипс встал, вытер рот и провозгласил тост:
– За Фредди Литтона! Фредди понимает нас, выражает наши интересы, и я хочу, чтобы он представлял их в правительстве. Фредди, мальчик мой, я буду голосовать за вас.
И опять гости одобрительно зашумели. Взметнулись руки с наполненными бокалами, но не все. Фредди приветливо улыбался, а глаза зорко следили за теми, кто не торопился поддержать тост. Первым он заметил Эдвина Уолтерса, крупного пуговичного фабриканта. Тот не поднял бокал по понятной причине: он был пуст, и Уолтерс ждал, когда официант его наполнит. Вторым, кого заметил Фредди, был Дональд Лэм, занимавшийся серебрением изделий и владевший сетью мастерских. Но и здесь причина была очевидна: Лэм уронил на колени булочку и торопился ее подобрать, пока та не упала на пол. Не поднял бокал и Джо Бристоу, однако там никаких заметных причин не было. Он просто не хотел пить за Фредди. Джо сидел, откинувшись на спинку стула, и его лицо было непроницаемым.
– Фредди, а какая польза Восточному Лондону от гомруля? – спросил Джо, дождавшись, когда смолкнут возгласы. – Какие блага принесет ограниченное ирландское самоуправление грузчикам, работницам спичечных фабрик и уборщицам в Уайтчепеле, Уоппинге и Лаймхаусе?
Улыбка Фредди сделалась напряженной. От Бристоу этого и следовало ожидать. Он был крупным торговцем, но действовал совсем не так, как его собратья. Джо не жаловался на налоги. Не требовал правительственного контроля над профсоюзами и тюремных сроков для бастующих рабочих. Вместо этого Бристоу защищал права рабочих. Его поведение раздражало Фредди. Чертов упрямец!