У него нет проблем с обнаженкой, убеждаю я себя, стягивая джинсы. Мне вспоминается совершенно голый Мор. Он даже не знал, что должен смутиться.
Это меня немного ободряет, совсем чуть-чуть.
Попытавшись снять повязку, я понимаю, что у меня проблема. Мор так завязал бинт, что я не могу добраться до узелка. Я безуспешно пытаюсь избавиться от бинтов до тех пор, пока всадник не отклеивается от двери.
Оттолкнув мои руки, он разворачивает меня к себе спиной. Не успеваю я возразить, как тррррр, он разрывает и сдергивает бинты.
Закончив, он наклоняется к моему уху.
– Можешь не благодарить.
Я строю рожу стене, пока Мор снова занимает место в дверном проеме.
К тому времени, как ванна наполняется почти доверху, я успеваю освободиться от остальной одежды и повязок.
Мор окидывает меня тем же отрешенным взглядом, что и раньше. Он проявляет ко мне не больше интереса, чем, скажем, к торшеру.
Мне бы радоваться. Если бы вместо этого он принялся оценивать все несовершенства моей фигуры, я бы тут же умерла от стыда.
Но почему-то его безразличие меня задевает. То ли я хочу, чтобы его потрясло мое тело (фу!), то ли меня раздражает, что он вообще ничего не испытывает при виде голой женщины. Когда речь заходит о женском теле, у людей множество разных мнений (и невозможно заставить этих засранцев держать свои мысли при себе), и полное отсутствие реакции у Мора лишний раз напоминает мне, что он совсем другой.
Я сажусь в ванну. Вода, благодарение Богу, приятно горячая. Я блаженно вздыхаю и погружаюсь в нее.
Мор откладывает в сторону лук и колчан, ставит к ближайшей стене и прислоняется затылком к двери.
Он окидывает меня взглядом, не грубым и не злым, но любопытным и умеренно заинтересованным.
Интересно, правда ли все это для него так уж незнакомо и ново? Женщины, обнаженное тело, ванны, льющаяся вода – вся эта фигня. Он же не просто человек, который родился в этом мире и воспринимает такие штуки как вполне естественные.
Я глубже опускаюсь в воду, наслаждаясь теплом.
Давненько я не принимала ванну.
Большей частью это были обливания ледяной водой, да еще вечно приходилось торопиться, чтобы выжить. Сегодня я буду лежать здесь, пока подушечки пальцев не сморщатся, как черносливины.
– Откуда ты? – спрашиваю я лениво.
Мор щурится.
– Отовсюду.
Кто бы сомневался.
Вооружившись куском самодельного туалетного мыла и махровой тряпицей, я принимаюсь оттирать с себя грязь, начиная с пальцев ног. Я прохожусь по всему телу, пока кожа не становится чистой и не начинает гореть. Запекшаяся кровь и грязь отваливаются кусками. Ни шампуня, ни кондиционера нет – неудивительно, по нашим временам это роскошь, – поэтому я намыливаю голову мылом и тщательно скребу ногтями, потому что, если не промыть, волосы будут плохо лежать, когда высохнут.
Но лучше так, чем ходить с грязными.
Только вымыв как следует все остальное, я неохотно пытаюсь дотянуться до спины. От первого же прикосновения махровой ткани к коже я буквально лезу на стенку от боли. И это, к сожалению, даже не самое худшее. До большей части спины я вообще не могу дотянуться, как ни пытаюсь.
А я стараюсь изо всех сил.
Я слышу звяканье металла, куда это Мор собрался?
Тревожно оглядываюсь и вижу, как он опускается на колени рядом с ванной. Забрав у меня махровую мочалку, он придерживает меня рукой за плечо, отчего я сжимаюсь, ожидая неизвестно чего.
Мор смотрит мне в глаза.
– Я делаю это только потому, что мне больно смотреть на твои жалкие потуги поддержать чистоту.
Я открываю рот, но у меня нет шанса заговорить: он хватает меня за загривок.
– Наклонись.
Мне не нравится его обращение и не хочется подчиняться, но приходится. Нагибаюсь и обнимаю себя за колени.
Кончиками пальцев Мор отбрасывает в сторону мои мокрые волосы – от его прикосновения руки покрываются мурашками.
Просто здесь холодно, убеждаю я себя.
Сжав зубы, я терплю, пока Мор промывает раны, касаясь их на удивление осторожно. Хотя все равно больно.
– До чего же хрупки ты и тебе подобные, – шепчет он, снова проводя махровой салфеткой по моей израненной спине.
Можно подумать, что так он извиняется. На большее он явно не способен, так что и это уже неплохо. Я имею в виду, он хотя бы сознательно не пытался меня убить, как я пыталась убить его.
Только потому, что хочет заставить тебя страдать.
Закончив, Мор отдает мне салфетку и, вернувшись на прежнее место, садится и подпирает дверь спиной. Лук он кладет себе на колени – прямо тюремный охранник при оружии.
Вода уже грязная и быстро остывает, но я не тороплюсь вылезать из ванны. Спина горит и болит там, где ее потер Мор, а с нервами дело и того хуже.
Я не понимаю, что мне думать и чего от него ждать, и поэтому чувствую себя странно. Даже не знаю, как я к нему отношусь – странно хорошо или странно плохо – скорее, странно плохо.
Подтянув колени к груди, я упираюсь в них подбородком.
– Ты до сих пор не спросил, как меня зовут, – говорю я.
– Мне не нужно твое имя, – отвечает Мор, отбрасывая со лба прядь волос. – Смертная – вполне подходит.
– Нет, не подходит.
Он подозрительно щурится.
– Сара, – говорю я. – Меня зовут Сара.
Мор мрачнеет.
– Какая разница, как тебя зовут? Тебя это не меняет.
– Ну и ну, умеешь ты сделать комплимент девушке! Я прямо почувствовала себя особенной.
Он презрительно кривит рот.
– Ты не особенная. Как и все остальные. Все вы мерзкие и жестокие.
– Сказал тот, кто тысячами убивает людей.
– Я не испытываю от этого удовольствия, – парирует он.
– Я тоже, – при воспоминании о Море, истекающем кровью на дороге, горящем и все еще живом, меня до сих пор передергивает.
– Мне так не показалось, – возражает он.
Я заставляю себя усмехнуться.
– Значит, ты совсем не разбираешься в людях, а еще берешься их судить.
Мор опускает голову.
– Возможно, – соглашается он, – но мне и не нужно в них разбираться, ты не находишь?
Ему нужно просто их убивать.
Мы умолкаем. Всадник сосредоточенно проверяет лук на гибкость, а я сижу, чувствуя, как замерзаю в остывшей воде.
– А у тебя есть имя? – приходит мне в голову вопрос. – Другое, не Мор Завоеватель?
Он откладывает лук.
– Мне никто не дал имени.
Я решаю не углубляться и не уточнять, кто мог бы его дать?
– Почему же?
Мор внимательно смотрит мне в глаза.
– Я не нуждаюсь в имени, чтобы обрести цель. Смертные – вот кто требует, чтобы у каждой травинки на этой доброй зеленой Земле непременно было собственное имя.
Потому что, называя вещи, мы облагораживаем, очеловечиваем их. И тем самым принципиально признаем их существование. Но, учитывая, что миссия всадника – массовое уничтожение людей, меня не удивляет, что у него глобальные проблемы с очеловечиванием чего-либо.
Ему никто не дал имени. Какое-то время я пытаюсь это осмыслить.
Какую бы сильную неприязнь я ни питала к этому парню, сейчас мне его даже жалко. Как же так, у него нет имени.
Ты должна радоваться, Сара. А не то ты, не приведи господи, еще попыталась бы очеловечить его.
И что, это было бы так ужасно?
– Значит… ты не против, чтобы тебя называли Мором? – уточняю я.
– Это всего лишь имя, – он опускает голову.
Всего лишь имя. Презабавно, учитывая, что минуту назад он утверждал, что имени у него нет. Хотя, если вдуматься, то, возможно, я все неправильно понимаю. Мор Завоеватель – это имя, которое дали ему мы. Это имя не было написано у него на лбу в тот день, когда он появился. И сам он не представлялся, когда выкашивал под корень город за городом.
Я пристально смотрю на Мора. Даже глазам больно. Хорошо, что я никогда не доверяла смазливым мужикам. Потому что этот – самый красивый из всех, кого я видела. Кроме, разве что, троих его собратьев, но поскольку о них ни слуху ни духу… остается он, и он самый ужасный.
Мор поднимается, вешает на плечо сначала лук, потом колчан.
– Выходи, – командует он. Снимает с крючка полотенце и бросает мне. Я не успеваю его поймать, и оно падает в воду и успевает изрядно намокнуть.