– А что рассказывать? Плохи наши с тобой дела, девочка. Тебя скоро поймают и в клетку посадят, как попугайчика, а меня в порошок сотрут. И будешь ты чужие желания исполнять, воду в вино превращать, камни в золото…
Варя с удивлением уставилась на монстра и почему-то еще раз потерла глаза.
– Какой-то вечер сегодня странный, – тяжело вздохнула Варя. – Говорила мне бабушка: не читай на ночь свои фентези. Вы это сейчас серьезно насчет клетки?
– Серьезнее не бывает… Ну, если не будешь больше всполохами зеркальными раскидываться, может, проживешь подольше на воле… Вон, видишь, там блестит, – и указала черным когтем на небо, которое стало черным и красивым. – Стань соколом… – заговорщически произнесла ведьма. – Узри купол… накрывающий нас, как паучков в банке, чтобы мы не разбежались в разные стороны. Ну?!
– Как пакетом пластиковым накрыли, да? – пыталась разглядеть Варя, мысленно давая себе команду «стать соколом». Оказалось проще, чем она думала, даже слов волшебных не нужно было произносить. Просто глаза неожиданно приблизили картинку так близко, что стала различимой странная конструкция из полупрозрачного пластика, который, словно тент, и в самом деле покрывал видимое пространство.
Паучиха передернула плечом.
– Можно и так сказать. Вот твои друзья этот пакет и натянули.
– Зачем?
– Война идет, деточка. А мы вроде как заложники, кто победит – тому и достанемся. Коли наши – то… – она не стала продолжать, ибо не верила в этот вариант, – а коли не наши – то ничего не изменится. Только хуже станет.
– Ничего не пойму! Какая война? Какие наши? Про что вы говорите?! – Варя округлила глаза, а руками показывала на все вокруг: на мирное небо, на тихую заводь, в которой недавно отражалась странная картинка бегущей девицы, у которой на шее повис громадный паук…
Да, по телевизору действительно показывали про некоторые страны, где шли войны, разворачивались вооруженные конфликты, гибли заложники. Но только не здесь. Тьфу-тьфу-тьфу!
– Космические войны! Ты сказок не читала, что ли? Их даже в школе проходят… Хотя какая сейчас школа?! – скорбно махнула мохнатой рукой паучиха. – Одно название! Я вот, помнится, первый коло еще не окончила, а знала больше, чем ваши профессора из академий. Это еще до первого потопа было. Выходили в рощицу с ребятами, садились на поляне цветущей… Тогда все цвело и благоухало, как в раю… Да это и был рай: деревья выше купола росли, с них, со священных, мы веточки себе срывали, ну как волшебные палочки, и зажигали эфиром своим внутренним, чтобы вспомнить, кем в прошлой жизни являлись, как и с кем ее прожили, ну, чтоб побыстрее в этой встретиться и лишних ошибок не наделать. Да и математику с физикой да с левитацией зачем зазря учить, когда вспомнить можно? И не только математику…
Варя вслушивалась, затаив дыхание… Про нечто такое она читала у фантастов. И все так и могло бы остаться фантастикой, если бы прямо сейчас перед ней не сидело монстроподобное существо, которому удалось-таки, что-то потерев своими черными блестящими когтями, зажечь огонек, по типу бенгальского, от черного дымка которого паучье тело медленно превращалось в низенького роста бабулю весьма приятного вида, хоть и с горбом на спине.
– А потом случилась беда… Удар космический ось твердыни сбил, вспенились океаны, друг на друга глыбы земные пошли. Живыми-невредимыми остались только те, кто в Тартар попрятаться успел, или кто куполом города свои заслонил. Остальных потопом смыло, – горько продолжала бабуля. – Я тогда совсем малая была, толком ничего и не поняла, ведь похоже сделалось, будто небо упало… И наступила, как тогда говаривали, Ночь Сварога…
Обе они, не сговариваясь, посмотрели вверх, на бездонное звездное небо, и на минуточку бабуля замолчала, а Варя боялась ее перебить.
– Прошло время, даже не знаю, сколько… отсиделась в темноте, пока могла, а когда вышла из-под развалин, не узнала отчего края. Все пустыня: ни деревца, ни цветочка, ни лучика солнечного, города засыпало по крыши глиной непролазной, везде серый туман от погромов. Ад, да и только! Еще долго мы, сиротинки, развалы пытались разбирать, искать своих, да напрасно… Сгинули, будто их никогда и не было. А в один день, откуда ни возьмись, толпища чужаков прибыла: людей разномастных, разновозрастных, маленьких да больших, но одинаково обездоленных, гонимых, словно рабы… силами невидимыми. Только потом углядели мы этих…, что взглядом лишь усмирять умели, в пепел превращая любого неповиновенного… С взором колдовским, как у тебя… – хрипло проговорила старуха, тыкая в девушку старческим пальцем. Варя вспыхнула, хотела что-то переспросить, но женщина мотнула головой, чтоб ее не перебивали.
– Собрали они нас в лагеря трудовые и начали заново жизни учить… на черное – белым указывали, а белого – никогда, говорили, и не было. Вместо него серым все сделалось.
Она опустила взгляд, припоминая детали печального своего детства.
– Еще половину померло за учебу такую. Ибо магию и волшебство, что на тривиях мы познавали, свещи древесные поджигая, – запретили под страхом смерти. Стали нас водой отравленною поить, пасленою кормить, что голову беспамятной делает, а волю – рабской. Сама не знаю, как догадалась ослушаться, не ела и не пила их отраву с тех пор, потому и сохранила рассудок и помню доподлинно историю. Но видела, как остальные забыли напрочь, подчинились, уверовали, что рабами рождены и рабами умрут.
Она дотронулась до своей головы, на которой волшебным образом завивались кудри, и бабушка на глазах преображалась, становясь все более и более симпатичной.
– А потом началась такая катавасия, что в учебниках ваших школьных описана: пришли белые, потом красные, потом фашисты, потом коммунисты… бесы, одним словом. Кровь человеческая и нечеловеческая, стравленная, лилась рекой, отчего последние всходы плодородных деревьев и цветов, что тепло и свет из центра земли, от солнышка настоящего, несли, – засохли и померли от боли. Большая часть планеты превратилась в бесплодную пустыню, целые города, материки без единой живой души… А тех, кто выжил, разделили на колонии и заставили пустоши елками засаживать, гробы бетонные возводить, бойни-фабрики строить. В таких условиях живым прожить разве что полвека можно… Эх, долго рассказывать! – махнула рукой симпатичная бабуля, стряхивая с юбки последние пылинки и листики, налипшие после приключения в лесу. – Ну а после пришли к власти серые… Коим души наши бессмертные понадобились. Вот те кашу настоящую заварили! – покачала женщина головою безрадостно. – Закрыли нас в резервацию и половину неугодных вместе с шалашами да скарбом танками раздавили, на том месте курган возвели, где теперь вон те вышки громоздятся, – она указала рукой на огромные антенны: те, словно гигантские ноги и уши какого-то монстра, сторожили весь город своими локаторами, – и каждый день оттуда сигналы посылают, от чего души человеческие в отчаяние приходят: озлобляются, отчаиваются, страшатся, в ненависть к родным впадают, душат и рвут друг друга на части… Сегодня вот только в честь праздника чуток передохнуть дали. Даже в тюрьме праздники положены.
– Для чего все это делается? Почему просто не… – хотела спросить Варя.
– Душа человеческая соединена с большой душой, за нее война ведется. Кто ею владеть станет – тому вся Вселенная подчинится. Загадка только в том, что если душа маленькая узнает, что в темницу заточена, – от этого она только сильнее станет, воспрянет духом, захочет с первоначалом соединиться. Ведь поначалу многие в скиты ушли, пытаясь самостоятельно бронь пробить, или бунты поднимали против врага, когда о куполе узнали… Это понимают поработители беспощадные, решили они хитро с ополчением управиться, нас в заложники взяли, морок и такую несправедливость навели, что душа сама мечтает побыстрее с телом расстаться, забывая, что бессмертная она, неугасимая. А им того только и нужно… Чем больше жертв, тем слабее другая сторона.