Женская половина дворца произвела на кади тягостное впечатление, и он в который раз укрепился в мысли, что безбрачие – редкое благо. Непрерывный щебет женских голосов и крики младенцев могли свести с ума любого. Для чего Аллах, который так ценит порядок, создал женщин из кривого ребра? Выпрямить нельзя – только сломать, а жить рядом с такими несовершенными созданиями – сущее наказание.
Анис вел кади Джабраила длинными узкими коридорами, в которых запросто можно было заблудиться. Свет проникал сквозь стрельчатые окна и деревянные решетки. Духота и запах благовоний преследовали кади, и он едва не упал в обморок, пока достиг покоев Саны. Подушки и покрывала здесь были разбросаны как попало, напольную вазу в углу кто-то разбил.
– Посмотри-ка, что в комнате не так! – потребовал кади.
Анис обошел покои.
– Здесь нет шелкового платка Саны. Синего, расшитого бисером и с монистами по краям.
– Подарок султана?
Анис пожал плечами, продолжая поиски.
– Песок пустыни просыпь через сито, а платок найди! – приказал кади, и повелел позвать служанку, чтобы та отвела его в подвал к мертвому телу. Горбатая старуха Хуснийя поклонилась кади. Шаркая кривыми ногами в войлочных туфлях, позвякивая поясными ключами, Хуснийя, на удивление кади, шустро устремилась в подвал.
– Скажи, почтеннейшая, – обратился к старухе Джабраил, свято чтивший суннат, обязывающий оказывать почет пожилым людям без исключений, – правда ли, что госпожа Фируза ссорилась с наложницей Саной?
– Нет, многоуважаемый кади, – ответила служанка, – у госпожи Фирузы нрав кроткий, как у голубки. Только очень уж она страдала, когда Сана появилась в гареме. Часто под дверью ее спальни стояла и плакала.
– Обижалась на господина?
– Жене не положено на мужа держать обиду, это грех, – как отрезала старуха.
– А у Саны нрав был каков?
– Наш Абу-Али учил ее порядку, значит, было за что наказывать, – ответила служанка, подобрав тонкие губы.
– А ты, почтенная, не ссорилась ли с Саной? – спросил снова кади.
– Нет. Мое дело – присматривать за детьми. А детей в гареме много. Я и своего сына Назима, воспитывала в строгости. Потому он и стал начальником дворцовой стражи.
– И не жалко тебе ее?
– Мне господина нашего, Абу-Али жалко, душа у него нежная, как мякоть молодого ореха под скорлупой.
В подвале было холодно и темно. Одну клеть освободили от кадок с маринованным луком и редькой. Под сводчатым потолком торчали погасшие факелы. Служанка зажгла два, и комната без окон озарилась слабым светом. Тело девушки лежало под полотном. Подняв край, кади заметил характерные для укуса следы загнутых внутрь змеиных зубов и сеточку полопавшихся кровеносных сосудов на ноге. Тело распухло.
Кади вышел наружу и глубоко вздохнул. Знойный воздух показался ему свежим. Степенной поступью, опираясь на клюку, в сопровождении согбенной служанки он обошел дворец. Каштаны и высокие акации окружали толстые каменные стены. Кади любовался ими, но и отмечал, что по каждой из толстых веток могла заползти ловкая гюрза.
К вечеру в дом кади Джабраила пришел унылый Анис с докладом. Платка он не нашел, хотя заглянул во все укромные уголки дворца и двора. Завтра утром с охоты ожидали прибытия султана со свитой, и кому-то следовало держать перед господином ответ. Кади отпустил дрожащего как хвост ишака евнуха.
Задумчиво пощипав бороду, Джзабраил изрек в пустоту: «А где же Назим и его бродяга из Самарканда?»
Глубокой ночью, когда Риштан видел десятый сон, кади разбудила служанка, доложившая о прибытии начальника дворцовой стражи. Назим выглядел торжествующим. К ногам кади он положил синий платок.
– Это я нашел под рубахой заклинателя змей.
– А где сам бродяга? – спросил кади, не заинтересовавшись находкой.
– В зиндане. Плачет, как шакал, в убийстве признаваться не хочет.
– Может, это и не убийство было? – кади натянул чалму на лысую голову и, поправив кушак на халате, двинулся за Назимом к выходу из дома.
– Не убийство? – усомнился Назим.
– Для чего Садыку убивать?
– Он из Самарканда, как и Сана. Мог знать ее. Они весело болтали после представления.
– Убил Сану, а платок взял на память, – кивнул кади, садясь в паланкин при свете полной луны и подавляя зевок.
– Грязная свинья этот Садык! – выругался Назим, – как же я подпустил убийцу так близко к султану!
В зиндане никто не спал, все ждали прибытия кади. Садык не мог встать и выказать судье должное почтение. Ноги и руки нечестивца были перебиты. Он лежал на полу, как мешок с прелой соломой.
– Наш палач как всегда перестарался, – глубокомысленно изрек Джабраил, – мне опять будет некого судить, до утра этот несчастный не доживет.
Кади пнул заклинателя змей, но тот только замычал в ответ. Арестанту дали попить и усадили, прислонив к стене. Мутные глаза Садыка ничего не выражали. Назим, скрестив руки на груди, с презрением смотрел на убийцу. Кади принесли удобное кресло, и тот сел, опершись на суковатую палку, которая была его верной помощницей.
– Садык, – начал он, – от тебя зависит, умрешь ли ты быстрой смертью, или будешь подыхать мучительно.
Садык закашлялся, вытирая рот грязным рукавом.
– Знаешь ли ты, в чем твоя вина, нечестивец? – спросил кади.
– Моя вина в том, что я заклинатель змей, а Сану укусила змея, – медленно, с остановками произнес он.
– Ты подбросил змею в гарем к Сане? – спросил кади.
Садык качнул головой.
– Нет, для чего мне это?
– Может, ты ее вожделел и стал ревновать? – ухмыльнулся Назим.
– У меня был шанс стать соперником султана? – Садык выплюнул сгусток крови себе под ноги.
Кади бросил взгляд на начальника дворцовой стражи и махнул рукой, Назим вышел, оставив кади с арестованным и палачом. Кади Джабраил продолжил допрос.
– Ты и Сана, оба родом из Самарканда. Так ли это?
– Самарканд – огромен. Всех я там не знаю. А последние три года я кочую из города в город.
– При тебе нашли её шелковый платок. Откуда он взялся?
– Я не знаю, о чем ты говоришь, почтенный судья. Оставь меня, я хочу спокойно помолиться перед смертью.
– Ответь мне на последний вопрос: почему у твоей змеи не были вырваны ядовитые зубы? – спросил кади, теряя терпение.
– Это была не моя змея, почтенный судья. Себе я не враг. Страшнее гюрзы только кобра, а зубы я у всех вырываю. Но о том публике знать не обязательно.
– О чем ты говорил с наложницей султана после представления?
– Я говорил не с ней, а с наследником. Он спрашивал, какая змея самая опасная. Это разве запрет? Сана просто стояла рядом.
«Каков упрямец!», – подумал кади, покидая зиндан.
Ночь прошла беспокойно. Кади Джабраил не любил, когда обвиняемые отрицали вину, зная о непременной казни. Кади боялся предстать с ответом за невинно загубленного правоверного перед Аллахом на Киямат2. Но еще больше он боялся, что не сможет разгадать головоломку, которую ему подкинула змея в гареме.
По утру за кади прислали паланкин султана Абу-Али.
Султан был огорчен, но отметил расторопность Назима и преданность Аниса. В благодарность за службу он подарил кади свой перстень.
– О, правитель, – сказал смущенный кади, вертя на пальце новый подарок султана, – но я вовсе не считаю законченным мое расследование. Арестант не признался в преступлении. И я до сих пор не нашел ответа на несколько вопросов.
Султан поднял на кади глаза, полные горя.
– Не знаю, о чем ты говоришь, мой преданный друг, но закончи свои поиски и дай мне предаться положенной скорби.
– Как заклинатель змей проник в гарем да еще и пронес громадную ядовитую змею? Где прятался до совершения убийства? Это первый вопрос. Если же змея выползла из корзины заклинателя и случайно ужалила прекрасную Сану, то как она выждала время, не напав ни на кого в гареме? Это второй вопрос. И третий вопрос: для чего нечестивцу Садыку синий, расшитый бисером платок Саны, который вы подарили ей? – словно не слыша султана, продолжил кади.