Но в эту минуту рыжий аристократ Акил, внутренне презирающий простолюдина и паяца Грендама, не мог не признать, что вот сейчас, именно сейчас слова этого болвана, выдающего себя за пророка и прозорливца, — истинная правда, и выказана эта правда так, как надо.
На Храм!
Акил был опытным воином, обучение, инициация и последующее пребывание в ордене Ревнителей ни для кого не проходят даром. Он прекрасно понимал, что даже захват Этерианы и пленение Первого протектора ничего по большому счету не меняют. Сардонарам ловко удалось взбунтовать чернь, использовав слух о пущенном в народ море и предъявив наглядное доказательство злого умысла храмовников. Но одно дело — резать глотки растерянным стражникам и тем неразумным из числа горожан, что пытаются противостоять озверевшей толпе, и совсем другое — пойти на приступ этой прекрасно укрепленной и защищаемой сотнями Ревнителей каменной громады — Первого Храма всех земель, и Верхних и Нижних.
Акил и Грендам поднялись на балюстраду и, преодолев длинный гулкий коридор, вышли на огромную открытую лоджию с красивыми каменными перилами, сработанными в виде ряда скульптурных изваяний — взявшихся за руки мужчин, обнаженных женщин и нескольких нелюдей, скалящихся в зверообразных улыбках. Отсюда, с лоджии, открывался вид на Этерианскую площадь, одну из красивейших в Горне. На Этерианской площади стояли дома знатных ганахидских вельмож и высокопоставленных храмовников; в одном из таких домов, захваченных сардонарами, и находились сейчас вожди Ищущих, а точно напротив этого особняка высилась жемчужина архитектуры, самое красивое здание на площади — сама Этериана, во всем великолепии своих трех симметрично расположенных куполов, резных несущих колонн, крытых галерей и живописных аркад.
Коротким энергичным жестом Грендам приказал всем сопровождающим удалиться. Вожди сардонаров остались одни.
Акил, опершись локтем о затылок статуи обнаженной девушки с искусно изваянным ожерельем-оберегом на шее, молча наблюдал за тем, как из окон и арок Этерианы сардонары, забрызганные кровью и бряцающие окровавленным же оружием, один за другим выкидывали людей — и еще живых, и только что испустивших дух. И тех, кто отчаянно сопротивлялся, дрыгая ногами, размахивая руками или же кровоточащими их обрубками. Многие из несчастных были в черных накидках этерианцев, заседающих в высоком Совете столицы Ганахиды. Но ни торжественное черное облачение отцов города, ни две выкрашенных в белое пряди на непокрытых головах не спасали их от одной и той же участи: вниз — из окон и арочных проемов — на остро отточенные прутья ограды и на пики столпившихся под стенами столичного Собрания сардонаров. Грендам облизнул серые слюнявые губы и произнес с ноткой удовлетворения:
— Ну что же, я печенкой чуял, что будет сложнее… Видать, Акил, не всегда моя печенка чует, как истинно. Да и говорил я, что будет совсем по-другому… Слишком легко они сдали Этериану.
— Твоя печенка безошибочно и истинно чует только выпивку, а твой язык, Грендам, хоть и мелет без умолку, чаруя толпу, но питает необоримую страсть только к черному порошку, мерзкой отраве, которой ты обмазываешь себе десны, — отозвался Акил. — Поменьше бы ты болтал… Если эти безумцы узнают, что НИКАКОГО МОРА нет и в помине, они не будут так резвы и бесстрашны. Этим бойцам удалось достичь победы столь легко лишь потому, что они думают: отступать некуда, только падение Храма может продлить им жизнь.
— А ты доподлинно знаешь, что этот жуткий труп на площади Двух Братьев… что он на самом деле… безвреден?
— Да.
— А если ты в этом так уверен, то отчего мне не скажешь?.. Не поделишься этой уверенностью, поглоти меня Язва Илдыза?..
— Ты все узнаешь. Ты слишком болтлив, чтобы я мог вот так, сразу, открыть тебе источник своих сведений.
Грендам оскалил желтые зубы в нехорошей ухмылке, долженствующей означать понимающую улыбку.