— Даже вот Константин, несмотря на свое родство с Марком Ивановичем, выполняет тут вполне определенные обязанности.
— Кто отвечает за безопасность зданий и персонала?
— А, это пожалуйста. — Доктор Ревин едва прикоснулся рукой к телефонному аппарату: — Вениамин Ильич, зайдите.
Несложно догадаться, что упомянутый Вениамин Ильич ждал где-то непосредственно за дверями, потому что не успел Ревин договорить, как вызванное лицо было уже тут как тут. Вениамин Ильич Донников по кличке Бен Ганн (кличку придумал язвительный Гамов, он же сложил прозвище и фамилию в близкое к оскорбительному звукосочетанию Ганн-Донников) был довольно невзрачным человеком, но неброская внешность и скромные габариты нисколько не мешали ему справляться со своими обязанностями, а порой даже помогали. В прошлом полковник КГБ, Донников уж конечно знал постулат о том, что «сотрудник не должен выделяться»-Этому постулату Вениамин Ильич старался следовать неукоснительно, даже выйдя в отставку и заняв должность в частном предприятии.
— Я исполняю обязанности начальника охраны данного объекта, — четко произнес он, усаживаясь перед Грубиным. — Моя фамилия Донников. Слушаю вас, товарищ следователь.
С одного взгляда Олег Орестович понял, что нарисовавшийся перед ним невзрачный тип куда более крепкий орешек, чем этот слюнявый интеллигент Гамов. Грубин задал Донникову несколько необязательных вопросов по организации охраны объекта, дежурно справился о том, не отмечал ли Вениамин Ильич тревожных сигналов касательно безопасности Марка Ивановича Крейцера, и, получив череду непроницаемых ответов, уставился на доктора Ревина. Наверное, этот еврей более перспективен в плане разработки, чем явный гэбист Донников.
— Насколько я знаю, вы медик, — сказал Олег Орестович. — Не так ли, Михаил Иванович? А вот я как-то не очень понимаю, ведь этот НИИ, по полученным данным, — иного профиля. Да и вышки на территории объекта не очень вяжутся…
— Сразу расставлю все точки над «i». Я — личный друг и лечащий врач Марка Ивановича. Да и здесь у меня имеются вполне конкретные обязанности, иначе я не исполнял бы в отсутствие Крейцера его обязанности. Что же касается несоответствия медицины и, скажем, физики, то, уверяю вас, вы ошибаетесь. Научные мужи вообще склонны разбрасываться. Взять Ньютона или, скажем, Бородина — профессора химии и великого композитора…
Сказав все это, доктор Ревин с явным облегчением откинулся на спинку кресла. Грубин почувствовал, как его заливает волна раздражения. Смеются эти ученые крысы, что ли? У них пропал шеф, убит или похищен, а они тут перед ним, следователем, свою эрудицию демонстрируют: и Ньютон тут, и Бородин какой-то! Нет, нужно приступать к обыску! Нужно обшарить это мерзкое местечко от крыши до подвалов, вытрясти все, что возможно! Впрочем, раздражение — не лучший советчик. Следователь Грубин мутно глядел куда-то поверх плеча доктора Ревина… Надо сказать, что Марк Иванович, при всем своем незаурядном знании медицины и физиологии, которое он продемонстрировал несколько раз за эти годы вполне явно и впечатляюще, — ненавидел докторов. Однажды ему стало плохо — судя по синюшному оттенку лица, с сердцем. Но как только приехала вызванная Костей Гамовым «скорая», Крейцер вскочил как ужаленный и, явно превозмогая боль, указал врачам на дверь. Грубину был известен этот инцидент со слов соседей Крейцера, и Гамов нехотя подтвердил, что да, было дело. И вот теперь доктор Ревин утверждает, что он был личным лечащим врачом Крейцера, врачом, судя по всему, единственным и универсальным. К чему такая конспирация? Нет, куда удобнее иметь дело с уголовниками, чем с… ну с вот этими. Уголовников можно просчитать, тогда как сотрудники НИИ…
— Приступим к осмотру объекта, — вставая, сказал Грубин.