Гамов сказал:
— Ладно… Завтра все само собой прекратится. Надеюсь, что меня не уволят. Точнее, я, наоборот, надеюсь, что меня уволят, вот только не особо хочется огорчать дядю Марка. Все-таки он помог, устроил… Гм…
Казаков, который в этот момент вдруг осекся, прервав непрерывный поток своего трехсуточного красноречия, издал короткий горловой звук, такой, словно сломался сток в унитазе, и пробормотал:
— Нет, Шурик прав… На самом деле — пора завязывать… Вам то же самое слышится, что и мне…
Вся троица уставилась в экран. Восприятию не мешал даже храп индивида на табуретках и взвизги парочки, играющей в шахматы на раздевание. В углу экрана появилось знакомое каждому со школьных уроков астрономии изображение Луны, на круглой серой физиономии которой были видны не только знакомые оспины кратеров и лунных морей, но и маленькая веретенообразная тень. Тень отбрасывалась неким объектом, в котором даже при самом невнятном и пьяном восприятии невозможно было не определить ИСКУССТВЕННОЕ, рукотворное происхождение. У диктора была суровая и сосредоточенная физиономия, когда он вычитывал:
— Вчерашняя сенсационная информация подтверждена сразу из нескольких источников. Распространено заявление компетентных лиц, представляющих НАСА… Несколько российских и европейских обсерваторий… Объект, который никак не может являться метеоритом или ядром потухшей кометы, затянутым в поле тяготения спутника Земли… — (Костя Гамов залпом выпил стопку водки. Звуки расплывались в ушах, жужжали веретеном. Откуда-то сверху, как черная тень неведомого, наплывал животный, первородный страх.) — Согласно первоначальным расчетам астрономов, масса покоя объекта, обнаруженного на геостационарной орбите Луны, составляет…
Картинка запрыгала и сбилась, а с ней пропал и звук: это Еж, взмахнув рукой, зацепил кабель антенны. Впрочем, он попытался воткнуть штепсель антенны обратно в гнездо, и до определенной степени это ему удалось: картинка и звук появились снова, однако же изображение портилось помехами, словно мелкой рябью по осенней воде, а звук подпрыгивал, скрипел и дребезжал. Удалось разглядеть постную рожу какого-то важного деятеля ООН, с пафосом говорящего: «Мы вступаем в новую историческую эпоху… Хвррр!.. Нет сомнений, что… бз-з-з!.. хал… ббе… многие годы существование инопланетного разума подвергалось… бллль… бум!»
Экран потух. Все оборвалось. Друзья смотрели друг на друга. Казалось, было слышно, как потрескивают, словно лампы древнего советского телевизора, их мозговые извилины.
— Допились, — сказал лицемерный Артеменко. — До инопланетян… Я же говорил: хватит!
— Ладно, — сказал Костя Гамов. — Бред сивой кобылы…
— Тебе про бред виднее, Костян. Недаром в свое время в дурке стаж нарабатывал…
— Ты давай мне тут за базаром следи!
— Молчу, молчу. Я думал, что ты к тому своему приключению, когда тебя в психушку заправили, уже по приколу относишься.
— Ну че вы сцепились? — вмешался Казаков. — Выпейте вот за примирение. Ну и, наверное, пора бы укладываться… Завтра утром вставать и валить в город. Ни свет ни заря… Мне к девяти… Пойду проверю, как там машины… А то мы вчера на капоте прыгали, как бы не продавили. Ну да. А Шурик поехал кататься и упал в кювет. Два раза перевернулся — на самом ни царапины, а стойки салона погнул!
— А что ты на меня гонишь? — недобро улыбнулся кандидат экономических наук, отрываясь от пересчета опустошенных бутылок. — Это ж моя машина! Что хочу, то и гну!
— Ну-у-у! — в рифму прогудел неугомонный Казаков.