Вторая поездка Негоша в Россию состоялась в 1837 году. Но, в отличие от первой, она носила вынужденный характер и была продиктована обстоятельствами, грозившими отстранением Негоша от светской власти в Черногории. По причине интриг и притязаний на управление страной Негош был обвинен в растрате выделенных Россией на поддержание народа средств. Чтобы прояснить ситуацию лично, Негош отправляется в Россию. Ввиду серьезности обвинений, а также несогласованности предпринятой поездки, он был вынужден в Вене долго ждать разрешения на въезд в Россию, а затем в Пскове – на въезд в Петербург. Ожидая, пока завершится следствие, касающееся состояния дел в Черногории, Негош во Пскове все-таки чувствовал себя уязвленным, несмотря на то, что ему были оказаны все подобающие статусу почести. Хотя он и понимал, что причина неприятностей не в подозрительности российского госаппарата, а в притязаниях на власть в Черногории со стороны разного рода «прохожих, или гостей особого рода, руководимых особенными общими намерениями, появлявшихся и остававшихся на долго или на коротко в Черногории» [124, с. 254].
Поскольку на момент пребывания Негоша во Пскове прошло лишь около двух недель после похорон Пушкина, то провинциальное псковское общество, не избалованное событиями всероссийского масштаба, бурно обсуждало смерть великого русского поэта, в 1824-1826 гг. пребывавшего в Псковской губернии, куда он был сослан. Здесь Негош завязал дружеские отношения с местным губернатором Пещуровым, который был знаком с А.С. Пушкиным и искренне восхищался его творчеством. «Известно, что перенос тела Пушкина из Петербурга в Псков происходил в глубокой тайне и под строгим полицейским надзором. Вполне возможно, что Пещуров мог рассказать об этом Негошу» [82, с.60], с которым вел беседы «в духе, противоречащем официальной политике России» [82, с.60]. Негош и ранее становился свидетелем подобных разговоров еще в Вене, где он «общался с учеными людьми, видел мир, видел массы, взбудораженные идеями Великой французской революции, приобретал книги (на которые австрийская полиция наложила арест) и связался с движением революционной буржуазии, во главе которого стоит Франция» [160, с.18]. Популярные в то время революционные идеи повлияли на поэта таким образом, что он стал ярым сторонником вооруженной борьбы за освобождения южных славян из-под турецкого ярма, что, в свою очередь, противоречило мирным соглашениям между Россией и Турцией по результатам войны 1828-1829 гг.
По причине пассивности российской стороны на Балканах в 30-е гг. XIX в. Негош искал соратников среди других славянских народов и нашел ее у сербских уставобранителей, во главе с И. Гарашаниным, стремившихся к созданию сербского государства, «которое сможет себя сохранить, находясь в поле интересов Австрии и России» [24]. Однако антирусская направленность деятельности уставобратителей «не могла получить полной поддержки в русофильской Черногории. Специальный представитель Людевита Гая в Сербском княжестве Степан Цар, рассказывая Заху о своем посещении Цетине, подчеркивал неизменные горячие симпатии черногорцев к России и в качестве одного из главных сторонников прорусской ориентации в Черногории называл секретаря Негоша Димитрие Милаковича» [97, с.72].
Негошу, тем не менее, в концепции «Начертания» И. Гарашанина импонировала идея создания независимого сильного южнославянского государства. Напомним, что похожие идеи высказывались еще во времена Первого сербского восстания и горячо поддерживались Петром I Петровичем Негошем.
Среди послов Илии Гарашанина в Черногорию особо выделяется фигура Матии Бана, славянофила из Дубровника, который свои впечатления от встреч с Негошем описал в работе «Данные о Петре II Петровиче-Негоше» (Подаци о Петру II Петровићу Његошу), опубликованной лишь через 33 лет после смерти поэта. По утверждению Б. Солеши, «Временной промежуток от их встреч до публикации записей большой (Бан ждал подходящих обстоятельств), но записи появлялись непосредственно после встреч и разговоров с Негошем» [131, с.32]. Данное мемуарное произведение известно тем, что в нем содержится часто цитируемая фраза Негоша о его отношении к России: «Россию люблю, но не люблю, чтобы мне при каждой возможности давали ощутить цену той помощи. Я, государь свободной Черногории, настоящий раб петербургских причуд. Это меня уже замучило, и я хочу сбросить это ярмо» [11, с.103]. И хотя сам М.Бан, согласно тексту его сочинения, парировал Негошу, приводя доводы в пользу российской поддержки, данное высказывание часто используют как доказательство разочарования Негоша в русской политике. Все же оно является вырванным из контекста. Так, сам Бан подчеркивает, что приведенная фраза владыки является лишь выражением «уязвленной личной гордости» [11, с.104].
О безусловной поддержке Негошем идеи объединения славян свидетельствуют его письма, адресованные Е.Гагичу, И.Гарашанину, Й.Елачичу, Ф.Миклошичу, С.Вразу и др. [Подробнее об этом см.: 146, с. 25-36].
В общеславянском движении, охватившем Балканы, Негош действовал как абсолютный правитель своей страны. Сходно действиям императора Николая I, он готов был направить свои войска на помощь хорватскому бану Йосипу Елачичу для подавления революции в Венгрии 1848 г., будучи уверенным, что контрреволюционные действия российского и австрийского правительства носили характер, защищающий интересы австрийских славян. Позднее, осознав, «куда идут славяне в Австрии под предводительством разных лидеров от Елачича, Райича и Шупликаца до Пражского конгресса, он начал постепенно разочаровываться. Это разочарование он демонстрировал в своих письмах и заявлениях» [160, с.41].
Перспективы славян в европейском обществе представляются Негошу в конце жизни весьма печальными. Крах концепций иллиризма и австрославизма, а также внутриполитическая борьба в Сербии, не способствующая консолидации его страны для противостояния Турции, приводят к неутешительному выводу, сформулированному в письме «Одному сербу в Триесте»: «Эх, бедные славяне, что бы делала Европа без рабов, если бы не они? … Если кто-либо хоть сколько-нибудь сомневался, что не рождены славяне для рабства, пусть посмотрит сегодня на их действия. – Может ли быть в мире что-нибудь отвратительнее их слепоты? Я всегда диву даюсь, и никак надивиться не могу, как некоторым людям может быть рабство столь приятно! Они подобны щенку, потому что щенок вырывается в попытках обрести свободу, а когда ее получает, снова бежит к цепям, чтобы его привязали. Вот бы это счастье выпало мне самому и этой горстке народа славянского, и в нашем великом племени истинного вероисповедания, освященного людьми – и это бы нашим вековечным за свободу мучениям конец принесло; но напрасно, славяне одинаково к рабству стремятся» [100, VI, с.172].
И хотя «митрополитом Петром II Петровичем Негошем не была разработана документально оформленная политическая программа относительно образования объединенного югославного государства…, он горячо приветствовал все попытки, направленные к объединению южных славян» [5, с.74].
Жизнь П.П.Негоша оборвалась на 38 году – поэт не дожил до признания независимости Черногории; не увидел он и желанного освобождения соседних славянских народов от австрийского и турецкого гнета. За полтора года до смерти Негош составил завещание, которое отправил с сопроводительным письмом Е.Гагичу, русскому консулу в Дубровнике и своему дорогому другу. В письме он просил Гагича: «Если случится, что я умру, прошу копии этого (завещания – Л.Ц.) отправить в Черногорию и Вашему начальству» [100, VI, с.187]. Таким образом все-таки он подчеркивал, что России доверяет исполнение своей последней воли, рассчитывая при этом на поддержку братского славянского государства. В завещании среди прочего Негош «наследником своим оставляет Данилу, сына Станко, и своего племянника» [66, с. 199-200]. Следует отметить, что в политике этого наследниканашли прямое продолжение нашли идеи поэта-правителя. Он осуществил те замыслы, которые были Негошу не под силу: во-первых, провозгласил себя первым светским правителем Черногории; во-вторых, добился поддержки России и Австрии в вопросе признания независимого статуса Черногории, следствием чего стало разграничение с Турцией и признание суверенитета со стороны Османской империи; в-третьих, ему удалось расширить территорию государства за счет присоединения соседних областей; и в-четвертых, князь Данило укрепил собственную власть, придав ей четкие абсолютистские свойства. В эпоху правления князя Данило испорченные поначалу отношения с Россией из-за отказа от теократической формы правления и нежелания со стороны восточнославянского государства способствовать признанию независимости Черногории в мировом сообществе – постепенно восстановились, причем сотрудничество двух славянских держав стало носить характер братской поддержки и взаимопомощи. И в этом большая заслуга Петра II Петровича Негоша, который не только создал предпосылки для достижения политических успехов князя Данила, но и своим литературным творчеством заложил идеологическую основу для формирования принципов построения государства,в котором «Не пита се, ко како крсти: / Но чиjа му крвца гриjе прси» [100, I, с. 174], а главной ценностью провозглашается свобода от иностранных интервентов и возможность самостоятельно определять путь развития. Данный постулат является одним из ключевых и в поэзии Негоша, начиная от самых ранних произведений.