- Я имела в виду… сама не знаю, что я имела в виду… Но я не хочу, чтобы ты снова страдал из-за меня, Мартен.
Мужскому естеству Серваса не было дела ни до страдания, ни до лет, потраченных на то, чтобы забыть эту женщину, выкинуть ее из своей жизни. Марианна откинула простыню, прижалась к нему, начала тереться животом. Поцеловала. Он заметил расширившиеся зрачки, сухие губы и подумал, что она могла что-то принять.
Марианна наклонилась и вдруг укусила его за нижнюю губу - сильно, до крови. Он вздрогнул и ощутил во рту привкус меди. Она сжала голову Серваса ладонями, начала тереться об него, потом приподнялась и оседлала, издав тихий рык, как львица при случке. Мартен вспомнил, что поза "наездницы" всегда была ее самой любимой, и на долю секунды жгучая печаль едва все не испортила.
Неизвестно, что на них повлияло - ночь, лунный свет, поздний час, - но секс был таким бурным, что Сервас почувствовал себя опустошенным и растерянным. Когда Марианна снова отправилась в ванную, он потрогал ранку на губе. Она расцарапала ему спину и укусила в плечо. Кожа горела от ласк Марианны, и Сервас улыбнулся, хотя не был уверен, что одержал победу. Что, если он совершает роковую ошибку? Мартен ни в чем не был уверен. Он не знал, принимала Марианна какую-нибудь дурь до того, как заняться любовью, или нет, и его тревога росла. Что за женщина только что обнимала и ласкала его? Не та, которую он когда-то любил…
Она вернулась в комнату, легла на кровать и обняла его - запредельно, немыслимо нежно, потом повернулась на бок и заговорила хрипловатым низким голосом:
- Тебе следовало бы остерегаться - все, к кому я привязываюсь, плохо кончают.
Он послал ей недоуменный взгляд.
- Я не понимаю…
- Все ты понимаешь… Со всеми, кого я люблю, случается несчастье, - повторила она. - Ты… Матье… Юго…
Сервасу стало не по себе.
- Глупости. Франсис явно выбивается из общего ряда.
- Что тебе известно о жизни Франсиса?
- Ничего, разве что тот факт, что он бросил тебя вскоре после того, как ты бросила меня.
Марианна вгляделась в лицо Мартена, словно пыталась понять, осуждает он ее или корит.
- Это ты так думаешь. Все так думают. На самом деле я первой сказала "стоп", а он потом трубил на всех углах, что бросил меня, что это было его решение.
Сервас не сумел скрыть удивления.
- Он врал?
- Однажды, после очередной - уже не помню, какой по счету, - ссоры, я оставила ему записку, в которой написала, что все кончено, и ушла.
- Почему ты не опровергала его утверждений?
- А зачем? Ты ведь знаешь Франсиса… Все должно всегда крутиться вокруг него…
Очко в ее пользу. Марианна посмотрела на Серваса, и ее взгляд был внимательным, нежным и проницательным - как в былые времена.
- Знаешь… когда твой отец убил себя, я не удивилась… Как будто предчувствовала, что это случится. Может, из-за того, что ты считал себя виноватым и накликал беду… Так было написано в Книге Судеб…
- Ducunt volentam fata, nolentem trahunt, как говаривал Сенека, - мрачно прокомментировал Сервас.
- Ты и твои древние римляне! Потому я и ушла… Думаешь, я бросила тебя ради Франсиса? Мы расстались, потому что ты "пребывал в отсутствии". Был потерянным. Не мог справиться с воспоминаниями, гневом и чувством вины… мы были вместе, но я делила тебя с твоими призраками и никогда не знала, со мной ты или…
- Нам обязательно говорить об этом сейчас? - спросил он.
- А когда еще? Конечно, потом я поняла, чего на самом деле хотел Франсис, - продолжила Марианна. - Я бросила его, как только осознала, что была ему не нужна, что он пытается причинить боль тебе - через меня… Он жаждал победить тебя в твоей игре, доказать, что из вас двоих он - сильнейший… Я была призом, полем битвы, трофеем. Можешь себе представить? Твой лучший друг, альтер эго, брат… Вы были неразлучны, а он все время думал об одном: как отнять у тебя самое дорогое.
У Серваса мутился разум, ему хотелось убежать, чтобы больше ничего не слышать. К горлу подступила тошнота.
- В этом весь Франсис, - сказала Марианна, - блестящий, забавный, но переполненный горечью, злобой и завистью. Он и себя не любит. Ему не нравится собственное отражение в зеркале. Он возбуждается, только унижая других. Твой лучший друг… Знаешь, что он однажды сказал? Что я заслуживаю кого-нибудь получше тебя… Ты знал, что он завидует твоему писательскому дару? У Франсиса ван Акера нет ни одного настоящего таланта - разве что умение манипулировать другими людьми.
Мартен с трудом удержался от желания прикрыть ей рот рукой.
- А потом появился Матье. Боха, так вы его называли… О, он не был таким блестящим, как вы двое. Нет. Зато прочно стоял на земле, был крепким и надежным. А еще он был тонким стратегом и куда бо́льшим хитрецом, чем считали вы - два невозможных гордеца с непомерным эго. Сила в нем уживалась с добротой. Матье был олицетворением силы, терпения и доброты, ты воплощал собой ярость, Франсис - двоедушие. Я любила Матье. И вас обоих тоже любила. Я не испытывала к нему всепоглощающей страсти, но любила его иначе, возможно, глубже. Ни ты, ни Франсис никогда не смогли бы этого понять. Теперь у меня есть Юго. Он - всё, что у меня осталось, Мартен, не забирай его.
Сервас почувствовал ужасную усталость. Возбуждение растаяло. Радость и легкость выдохлись, как шампанское.
- Ты знакома с Полем Лаказом? - спросил он, чтобы сменить тему.
- А при чем здесь Поль? - Она ответила не сразу, вернее, ответила вопросом на вопрос.
Он не знал, что сказать, и не мог поделиться с ней тем, что раскопал.
- Ты всех здесь знаешь, что скажешь о Поле?
Она взглянула на его освещенное лунным светом лицо и поняла, что его вопрос связан с расследованием, а значит - с Юго.
- Честолюбивый. Очень. Умный. Пожалуй, Поля можно назвать провокатором. Ему уготовано политическое будущее - на национальном уровне. У его жены рак.
Марианна вгляделась в лицо Серваса.
- Ты все это уже знаешь, - заключила она. - Почему тебя интересует Поль?
- Прости, не могу сказать. Меня интересуют не общеизвестные факты, а то, что знаешь ты и чего не знают другие.
- Почему ты решил, будто мне что-то такое известно?
- Потому что это помогло бы мне оправдать твоего сына.
Она лежала, укрывшись простыней с головой, но не спала - мешали мысли. Марго снова и снова прокручивала в голове загадочный разговор, который они с Элиасом подслушали в лабиринте, и пыталась расшифровать смысл каждого слова. Что имела в виду Виржини, когда заявила, что в случае необходимости "они помогут ее отцу понять"? От этой фразы кровь стыла в жилах, в ней чувствовалась скрытая угроза. Марго четко ощущала опасность. Она думала, что знает их, что они - четверо лучших молодых умов лицея: Юго, Давид, Виржини и Сара… Но этой ночью ей открылось нечто новое, пугающее. Угроза присутствовала во всех их словах. А еще фраза, сказанная Давидом:
Нужно срочно собрать Круг.
Круг… Какой Круг?.. У этого слова была аура тайны. Она послала сообщение Элиасу:
"Они говорили о Круге. Что это такое?"
Марго не знала, спит он или ответит, но тут ее смартфон тренькнул голосом арфы, и она вздрогнула, хоть и ждала сообщения.
"Понятия не имею. Это важно?"
"Думаю, да".
В ожидании ответа она рискнула высунуть нос из-под простыни: нужно было убедиться, что Люси не проснулась. Соседка храпела так громко, что эти рулады вполне подошли бы для озвучки фильма-катастрофы о землетрясении в Лос-Анджелесе.
"В таком случае с этого мы и начнем".
"Что будем делать?"
"Те упоминали сбор Круга 17-го. Станем ходить за ними по пятам".
"О’кей. А что сейчас?"
"Продолжаем наблюдение. Будь осторожна. Они тебя вычислили".
Марго снова стало не по себе. Она вспомнила слова Сары: "Нужно за ней приглядеть, я ее не чувствую, эту девку". Она собиралась ответить: "Идет, до завтра", но услышала жужжание.
"Будь чертовски осторожна. Я серьезно. Если убийца среди них, это может быть опасно. Спокойной ночи".
Марго долго смотрела на фразу на светящемся экране, потом выключила смартфон и положила его на ночной столик. А потом сделала то, что прежде никогда не приходило ей в голову: заперла дверь на ключ.