Я прислонилась к единственной настоящей стене, которую сумела найти, и набрала номер Мали, но ответа не получила. Вздохнула, однако почувствовала облегчение оттого, что можно просто поговорить с голосовой почтой. Едва зазвучало приветствие автоответчика, в трубке дважды пискнуло – по другой линии звонила Мали.
Я набрала в грудь побольше воздуха и рассказала о случившемся. Объяснила – я приеду примерно через час, а вот Элоди сегодня явно не работник. Мали сообщила, что наше отсутствие стоило ей двух новых клиентов, но под конец разговора велела передать Элоди пожелания выздоровления. Я улыбнулась. Мали – добрая душа.
Я подумала о брате. Пожалуй, не буду даже сообщение ему писать, просто улизну из больницы через черный ход, минуя приемную. Нет у меня сил общаться с Остином, обсуждать, почему он сделал то, что сделал, и почему не рассказал мне. Да и не знаю я, что ему говорить. Мне нужны ответы, только готова ли я к ним? Можно, конечно, и дальше прятать голову в песок, но это ничего не изменит. К тому же в глубине души мне хочется знать все, даже в нынешних обстоятельствах. Если я выясню правду о вербовке Остина и пойму наверняка, что Каэл вел подлую игру, мстил за некие папины прегрешения, – тогда мне полегчает. Надеюсь.
Хочу ли я знать подробности? Не очень. Станет ли от них легче? Вряд ли. Сумею ли я избегать и Каэла, и брата вечно? Увы, нет. Однако сегодня – сумею.
Словно по команде, в коридор влетел Остин. К счастью, в этот момент из-за занавески Элоди выглянула невзрачная медсестра и попросила меня войти.
– Она зовет вас обоих, – махнула медсестра Остину.
Ладно. По крайней мере не придется выяснять с ним отношения.
Элоди, очень юная, с поднятой до груди рубашкой и оголенным животом, сидела в кровати. К животу крепились тонкие провода при помощи клейких полосочек телесного цвета – медики проверяли состояние малыша. Элоди уже не плакала и казалась спокойной. Усталой, но спокойной.
Присев на край кровати, я взяла подругу за руку. Просвечивающие темно-синие вены придавали бледной коже серовато-голубой оттенок. Я ощутила дурноту – под флюоресцентными лампами Элоди выглядела совсем больной. Сердце сжалось. Я привыкла видеть ее румяной и с блеском в глазах.
Она тронула живот.
– Малыш в порядке. Мне просто нужно меньше нервничать. Малыш в полном порядке. – Элоди ткнула в капельницу, подвешенную у кровати: – Я обезвожена, поэтому в меня вольют вот это.
Я с облегчением выдохнула, выпуская часть напряжения.
– Вы сын Фишера? – спросил вдруг врач, которого я не сразу заметила.
Он смотрел на Остина, стоявшего в углу со скрещенными на груди руками. Брат ответил «нет» столь небрежно и искренне, что я ему почти поверила. До чего прекрасный лгун.
Элоди опустила взгляд. Я посмотрела на врача – нет, незнакомый. Остин тыкал в экран мобильного, словно никакого обмена репликами и не было.
На лице врача проступило сомнение, но он лишь кивнул.
– А что? – спросила я.
Остин дернул головой, недовольный моим вмешательством.
Заглянула медсестра, сообщила врачу:
– Вы нужны. Перелом руки.
Задержала взгляд на мне и Остине, затем вышла.
Я сверкнула глазами на брата:
– Ты его знаешь? В чем дело?
– По-моему, он друг отца.
– Почему ты соврал?
Остин пожал плечами.
– Говорю же, он, по-моему, друг отца.
Тоже мне, объяснение!
– Врать ты явно привык. Интересно, откуда в тебе это? – только и смогла сказать я.
Остин шагнул ко мне, вскинул руки.
– Тебе я не врал! – прошептал с отчаянием.
– Ты завербовался в чертову армию и ничего мне не сказал!
Я старалась говорить потише, но хотела рвать и метать. Гнев вскипал, будто живой, перекатывался под кожей.
Брат вздохнул.
– Карина, я же понимал – если скажу, ты распсихуешься, вот как сейчас. Интересно, откуда в тебе это?
Подколка больно меня стегнула. Мол, я похожа на отца. Мы с Остином часто сравнивали себя друг с другом или с родителями – чтобы ранить посильнее.
Элоди терпеливо переводила взгляд с меня на Остина. Я ласково сжала ее руку. Элоди только очередного скандала не хватает.
– Чтоб тебя, Остин! Нашел время! – выплюнула я и вновь повернулась к подруге. – Слава богу, малыш в порядке. Я за вас волновалась. За обоих.
Она кивнула, тоже легонько пожав мне руку.
– И я волновалась. Прости, я столько проблем создала. У меня взяли анализы, а сейчас следят за сердцебиением малыша.
Элоди посмотрела вверх на приборы, попискивающие на стене в изголовье кровати.
– Не за что просить прощения. Ты ничего плохого не сделала, – заверила я.
Почему женщины вечно извиняются за то, что им не подвластно? И я, и Элоди, и мама…
– Все так навалилось. Родители. Филип… Он…
Элоди перевела взгляд с моего лица на висящий в углу маленький телевизор. Тонкая штора почти не отделяла нас от других пациентов, и до соседей наверняка долетало каждое слово. Я слышала возню медсестер и тот жуткий детский кашель. Нервничала, но сбежать не могла, Элоди во мне нуждалась.
Я вновь посмотрела на нее. Такая хрупкая…
– Что случилось с Филипом? – Я взглянула в ее ввалившиеся глаза и подумала о стоящем рядом брате, о других пациентах, о невозможности уединиться. – Если не хочешь, не рассказывай.
– На «Фейсбуке» маме написали, что муж мне изменяет, и любовница вместе с ним в командировке. Замужняя. Родители верят и хотят, чтобы я вернулась домой до рождения ребенка. Будто я на такое пойду? Будто у меня есть возможность?!
Рука Элоди опустилась на круглый живот, погладила его поверх тонкой больничной рубашки, больше напоминающей дешевую бумажную обертку.
– Ты знаешь, кто отправил сообщение?
– Кто-то из взвода Филипа. Мама говорит, муж той женщины. Только аккаунт фальшивый, хотя страницу жены вычислить легко – она единственная у него в друзьях.
Я покосилась на брата, но он смотрел под ноги. Наверное, пытался стать незаметным, чтобы Элоди позабыла о его присутствии и почувствовала себя свободней. Подобные истории очень часто происходят с теми, кто женится раньше, чем по закону может употреблять спиртное. Женитьба, командировка на войну, ребенок, опять командировка. Мизерная зарплата, переработки, никакого признания, вербовка за вербовкой. Заколдованный круг, в который попалась и Элоди. Причем это только начало.
– Говорить честно? Или успокаивать? – спросила я.
– Правду. – Элоди улыбнулась, легонько прикусив нижнюю губу. – Только помягче.
– Договорились, – кивнула я.
Ну и как сказать это помягче? От старания мой голос стал на октаву выше и зазвучал тише.
– По-твоему, письмо от мужа-рогоносца – просто ерунда? Выстрел наугад? Ты не думала, что в его словах есть какая-то правда? Не думала, почему он выбрал тебя и твоих родителей?
Элоди поморщилась, однако я не умолкла. Я помнила договор – быть честной, выражаться помягче.
– Послушай. Я ни в коем случае не утверждаю, будто Филип тебе изменяет, но такое происходит сплошь и рядом. У одного моего знакомого жена поехала в Ирак и там забеременела, а ее муж был гражданским и находился на другом конце света, в военном городке Форт-Беннинга. Воспитывал дома детей, а жена тем временем трахалась с начальником. Сплошь и рядом. Измены – огромная часть армейской жизни. Да любой жизни, но, знаешь, Эль, мне нравится Филип, я его не обвиняю и не становлюсь на сторону твоих родителей. Лишь предлагаю – может, навести справки?
– Ты серьезно, Карина? – влез брат.
– Как навести справки? – спросила Элоди.
Я с облегчением отметила, что она не расстроилась.
– Напиши этому парню. Или спроси Филипа. Хотя разговор с Филипом может только навредить. К тому же вдруг он не признается? Если же парень, отправивший сообщение, наврал и довел тебя до нервного срыва и больницы, то я сама ему напишу! – вполне искренне заявила я. – И жене его тоже.
Элоди не рассмеялась, да я этого и не ожидала.
Она выпятила подбородок: