Микрорайон из пятиэтажек встретил меня на том же месте, где и был несколько дней назад. Только среди них появились еще шести- и двенадцатиэтажные здания. А вот вместо завода справа от меня оказался гигантских размеров железнодорожный узел с неисчислимым количеством путей. На них стояли вагоны, локомотивы, целые эшелоны цистерн и платформ с грузами, укутанными брезентом. Под некоторыми тентами отчетливо просматривалась бронетехника.
Улица змеей ползла среди бесчисленных одноэтажных домиков с красными и зелеными черепичными крышами, почти вдоль железной дороги. На одном из домишек мелькнула табличка с названием улицы. Но это вовсе не была «Победа Разума», как я наивно предполагал. Оказывается, это была улица «Матьяша Хуньяди». Кто такой этот Хуньяди, мне было неизвестно. Странно, получается, что я свернул не туда. Но это было совершенно невозможно. Я был готов поклясться, что еду по той же самой улице, что и прежде. Вот, справа за домами показался железнодорожный вокзал. Хорошо была видна вдалеке так понравившаяся мне водокачка. Еще немного, я преодолеваю переезд, еще пара сотен метров по улице и…
Поперек проезжей части стоял автобус, полностью заблокировав движение. Я вышел, ничего не понимая, из машины. За автобусом был перекресток, а по поперченной улице шествовал строй солдат в необычной форме.
Ровными рядами по восемь человек, держа равнение направо, проходили мимо молодые крепкие парни, одетые в светло-синие мундиры и такие же форменные брюки. На них были темно-коричневые ремни с подсумками, мягкие погоны, высокие кепи в тон форме с небольшим козырьком. На ногах тяжелые высокие ботинки. Через каждые 12 рядов шел офицер в красивом мундире с аксельбантом, фуражке с высокой тульей, лаковых сапогах и белых перчатках. Я стоял недвижимо, буквально разинув рот, и безмолвно наблюдал за проходящими мимо меня рядами бравых молодцов, гулко вколачивавших каблуки подкованных башмаков в асфальт.
Вдруг где-то рядом оглушительно взвыла сирена, моргающим светом полыхнула мигалка, и из-за угла вырвалась черная, с белыми лаковыми полосами и серебряным копьем вдоль всего борта, патрульная машина. Из нее вылезли три здоровяка в серой форменной одежде, с маленькими серебристыми копьями на отворотах мундиров, в фуражках и одинаковых черных туфлях на каблуке и направились прямо ко мне.
– Что здесь делаем? – сурово спросил старший, с тремя звездочками.
– Стою просто, – пробормотал я пораженный повторением – смотрю.
– А чего смотреть-то? Это венгерские гонведы. Пока они у нас в городе расквартированы, а вот ты что за птица?
– Я просто проезжал мимо.
– Войска у нас проходят, а ты здесь глазеешь! Может – ты шпион?
– Да, Вы, что с ума сошли? Какой я шпион?
– И сумасшедшей видали.. – рассердился страж.
Тут же следом подъехала другая машина, и из нее выбрался уже знакомый мне Алькальд – Алексей Николаевич. Но, неожиданно, оказалось, что теперь у него совсем другое имя.
– Добрый день! Я уездный Асессор – Алексис Николас фон Войрш.
– А-а, я, – меня прямо затрясло, так что я не мог выговорить ни слова.
– А вы? – вежливо, но твердо настоял фон Войрш.
– Денис, меня зовут, – наконец выговорил я.
– Де-е-низ, – как-то не по-русски выговорил Алексис, словно пробуя незнакомое слово на вкус. – Видите, сударь, у нас назревают серьезные события. Войска вот прибывают. А граница отсюда совсем не далеко. Недолго и вражеских лазутчиков дождаться. И тогда они о-го-го…Ну, вы понимаете.
– Нет, – я решительно затряс головой – ничего не понимаю.
– Ну, что же вы упорствуете-то, голубчик?
– Я вообще не военный, господин Войрш, – истово глядя в глаза Асессору, отрапортовал я, – простой турист. А они вот пристали..
– Ну, на моих стражей обижаться, совершенно не стоит. Они свою работу выполняют. И выполняют хорошо!
– Это я понял.
– Ну, вот и хорошо! Значит, говорить будем?
– О-о-о! О чем?
После долгих и бессмысленных препирательств меня, все же, отпустили. Так как проходивших мимо гонведов пытался сфотографировать туповатый корреспондент Марченко, стражи после меня сразу переключились на него. А я немедленно отправился к деду Егору. Сначала я, кажется, слегка заплутал в одинаковых тенистых улицах. Но затем, оставив машину у кинотеатра, я быстро выбрал нужное направление. Наконец, я пробрался на улицу Рябиновую. Однако, у меня уже не было абсолютно никакой уверенности, что она все еще так называется.
ОЧЕРЕДНОЕ ЗНАКОМСТВО
Улица оказалась Каштановой. В целом она осталась такой же тихой и безлюдной, лишь дома стали больше и солидней. Сад Кагора оказался словно бы еще гуще и непроходимей. Но вот дорожка, по-прежнему была, причем, даже асфальтированная. И вдоль нее трава была аккуратно скошена. В конце дорожки виднелась беседка, вся заросшая плющом. Когда я вошел, то первым увидел Кагора, одетого в синюю фланелевую рубаху и темные, мягкие штаны. Редкие, но жесткие, сильно седые волосы его задиристо топорщились на голове с небольшой лысинкой на макушке. Был он выбрит, хоть и не чисто, а из-под кустистых широких, почти нетронутых сединой бровей внимательно глядели ярко-желтые, волчьи глаза.
– День добрый! – как можно приветливей произнес я.
– Во-о, как! Народ-то совсем обнаглел, понимаш! – Еле выговорил Стас, поднимая осоловевшие глаза на меня и почесывая майку на груди.
– И кто ты такой, парниша, и чего тебе надобно? – поинтересовался Егор.
– Меня зовут Денис! – робко сообщил я.
– Кто-кто, кто ты такой?
– Денис, – смелее ответил я.
– Обнаглели, точно говорю, дядь Жор, – бурчал пьяный Стас.
– Странно, твое лицо мне как будто знакомо.
– Мне бы комнату, – просительно проговорил я.
После недолгой пытливой беседы, дед смилостивился.
– Ну, ладно, пошли хоромы смотреть, – заявил он, вставая.
В комнате (в моей комнате!) находились хорошо мне знакомые предметы мебели – шкаф, стол, стулья, кровать и коврик на стене. А вот моя дорожная сумка оказалась в машине. Спустя полчаса я вернулся в сад, где меня ждала все та же компания и очень мне сейчас потребный алкоголь. Я тут же опрокинул стакан и протянул его снова хозяину. Тот только ухмыльнулся и вытащил из-под стола другую бутылку.
– Выпивка, Денис, это то, единственное, что делает человеческое существо счастливым, – нравоучительно сообщил дед Егор.
– Как это, – удивился я?
– А вот так. Сижу это я, скажем так, в печали. Горе у меня, к примеру. Взял я бутылочку, подумал о бедах своих, горестях. О сложной внешнеполитической обстановке, так сказать. Подумал-подумал, да и выпил стаканчик. Пробежала водочка по пищеводу, всосалась, побежала по жилушкам. Стало мне тепло, в голове немного зазвенело. И несколько о проблемах подзабыл.
– И все, – поинтересовался я?
– Что ты, это только начало! Посидел я, посидел, да и второй стаканчик опрокинул. В голове замутнело, мозги стали легкие-легкие, как вата! И все мои проблемы..
– Под черною водой, – неожиданно запел пьяный Стас.
– Да, ну, тебя, окаянный, – махнул Кагор рукой на собутыльника, уже съехавшего с катушек. – Беды и горести, станут какими-то далекими, словно бы смотришь на них через подзорную трубу, только с другой ее стороны – с уменьшением. Тут я позову Станислава, и мы с ним выпьем по третьей.
– Ага, по третьей, – глухо донеслось из-под стола, – у меня-то первая!
– Не усугубляй! – Буркнул дед, пнув Стаса под столом. – А после четвертой мозги очистятся, от затянувшего их тумана, и ты вдруг поймешь: «Жизнь прекрасна»! Внутри тебя забегает водочка, словно младенец свежими пяточками тебя легонько потопчет изнутри, и станет тебе хорошо-хорошо! – Егор, умолк и мечтательно засмотрелся на стенку беседки.
–Ну, голова же ты, дядь Жор! – донеслось снизу.
– А вот что будет назавтра, – хмыкнул я?
– Назавтра? – Переспросил дед, постепенно возвращаясь к действительности и взглянув не меня. – Какой же ты, однако, противный, Денис! Назавтра будет похмелье. Но, не зря же говорят: «коли тебе так плохо сегодня, значит, вчера было хорошо».