Впрочем, радоваться приходится недолго. Она не сразу замечает, что на лавке возле подъезда уже ждет прыщавый ухажер, а потому идет какое-то время быстрым шагом, а затем поднимает голову, видит девятиклашку, останавливается, вздыхает, но тут же и сознает, что обойти его никак не удастся.
Когда боя избежать нельзя, то принимай его с честью. Эта мысль, почерпнутая из какой-то книги, давно уже маячила в памяти, но только применить ее было не к чему. И вот, случай подвернулся сам, а заодно и мысль тут же проснулась и ожила в сознании. Так что девушка вздыхает, набирает полную грудь, и решительным шагом направляется к подъезду, собираясь все немедленно закончить.
Пройти мимо, как и следовало ожидать, не получается.
– Привет! – вскакивает мальчик с лавки.
До последнего хотелось надеяться, что он все же не заговорит, постесняется или даже не заметит, но Оливия была готова, а потому она останавливается, поворачивается, но, разумеется, не подходит.
– Чего тебе? – не скрывает девушка недовольства.
Она ни за что не станет претворяться, чтобы не обидеть мальчика. Всего два года разницы – огромный промежуток, который превращает этого ухажера в обычного мальчишку в глазах девушки. С ним не о чем говорить, он не интересен, он отвратительно выглядит и еще ничего не знает. Для Оливии это просто мальчик, который неспособен ее заинтересовать, ведь даже гораздо более интересные персоны, да даже и книжные герои еще не бывали настолько удивительными, чтобы девушка могла в них влюбиться. А уж у этого мальчишки нет ни малейшего шанса.
– Э… хе, – улыбается тот смущенно, но вовремя берет себя в руки. – Можешь посидеть рядом… э, нет! Я хотел сказать, присядешь?
У него всегда была странная манера выражаться, но девушке она до сих пор, разумеется, незнакома. Возможно, только это сбивает ее с толку, и Оливия чуть не соглашается.
– Говори, чего хотел, – отвечает девушка, уже сделав шаг, навстречу, но тут же остановившись.
Комсомолец опускает голову.
– Обсудить… э, поговорить.
На миг виснет молчание.
– Мне некогда. Я пошла.
– Э… нет. Постой! Оливия!
Девушка сразу оборачивается. Все дело в том, что зовут ее, разумеется, не Оливия. Разве же во всем СССР найдется хоть один человек, который бы решился дать своей дочери такое имя? Возможно, что именно из-за привычки называться только так и никак иначе, девушка и заслужила все эти неодобрительные взгляды знакомых, которые теперь ей мерещатся повсюду, и даже в лицах тех, кого она никогда в жизни не видела.
И вероятно, именно поэтому она все же останавливается и даже немного смягчает голос.
– Говори, чего хотел, или я пойду.
И мальчик, помяв за спиной цветок, протягивает его своей возлюбленной.
– Не люблю цветы, – отвечает девушка.
Комсомолец виновато опускает глаза, откладывает цветок на край лавки, а сам присаживается рядом. Миг утопает в тишине, а за ним готовится пропасть следующий. Оливия собирается уже уйти, но мальчик на этот раз догадывается завязать разговор.
– А ты знаешь, что прежде я жил не в Москве? – вдруг спрашивает он.
И тут же девушка вздыхает, подумав, что нужно было все-таки уйти, но мальчик торопится исправиться.
– Я это к тому, – встает он с лавки, – что в селе, где я жил…
Внезапно он понимает, что самолично очернил свой образ в глазах самой прекрасной девушки такой нелепой подробностью, но затем даже улыбается. Оливия – совершенно особенная. Любая школьница на ее месте была бы окружена подругами и друзьями, весело проводила бы с ними время, а она ни с кем, кроме одной только Виолетты, не общается. Она знает то, что знает и он, этот приставучий ухажер: она знает, что люди все одинаковые.
– Я давно там жил. Маленьким, – объясняет комсомолец. – И, знаешь что, все говорят одно и то же! Говорят, что надо ехать в Москву, а там делать нечего… Я думаю, что везде так. Везде одно и то же говорят…
– Ну и что? – перебивает девушка.
– Ну… это… забавно, не правда ли?
Улыбка на лице мальчишки ничуть не красит его выражение. Наоборот, сдвинувшись ближе на складках кожи, прыщи кажутся еще заметнее, а желтоватые зубы еще больше портят и без того ужасную картину, и Оливия не выдерживает.
– Я пошла.
– Постой, Оливия!
Второй раз уловка не срабатывает. Девушка останавливается, поворачивается, но теперь уже не сдерживает одолевшее ее недовольство и решается все высказать.
– Послушай, мальчик! – перебарывая отвращение, говорит она. – Больше не заговаривай со мной, ясно? Я не хочу говорить ни с тобой, ни с кем-нибудь еще, тебе понятно?
Девятиклассник опускает глаза, но не отвечает, только собеседница его ответа и не ждет. Потратив миг, она разворачивается и сразу же уходит, а мальчик опускается на лавку, берет цветок, кажется, ищет взглядом палочку, но потом взглядывает зачем-то в сторону арки, где на него с ехидной, недоброй улыбкой смотрит местная шпана.
Нетрудно угадать, что хулиганы с ним сделают после того, как мальчишка отправится к арке. Пожалуй, что его не спасет от их нападок даже и дневной свет. И внезапно рассердившись, комсомолец со злостью бросает сорванный цветок обратно в клумбу.
– Люди все такие одинаковые, – сообщает он пробежавшую в сознании мысль.
Глава вторая
Всепроглядывающая индивидуальность
А новый день, как и всегда, обновляет мысли, будто события вчерашнего дня теперь уже не имеют никакого значения. Впереди еще целое множество новых забот, а потому ушедший в прошлое день незаметно встраивается в общую картину пережитых событий, наполнив ее подробностями, но на этом и заканчивается, ведь вряд ли удастся отыскать в старом дне хоть капельку чего-нибудь нового.
Конечно, забывать его тоже рано. Вспоминается разговор с подругой, школьный день, взгляды окружающих, недоверчивое отношение знакомых, и вчерашняя мысль еще немного закрепляется в голове застывающим раствором из смешивающихся в памяти событий.
«Люди все такие одинаковые», – повторяет эту мысль Оливия, после чего, закрепив пучок волос над левым ухом, заразив себя хорошим настроением, она отправляется на кухню.
На столе уже ждет тарелка с кашей, бутерброд с маслом, на котором мама заботливо, аккуратно разложила кусочки чеснока и посыпала соль. В центре стола на тарелочке лежат вареные яйца, а перед ними стоит кружка свежего киселя.
Оглядев завтрак, девушка берется за пучок волос, собранный над левым ухом, но закреплять его выше все же не решается и принимается есть.
– Оль, как в школе дела? – спрашивает мама добродушным голосом.
Девушка тут же роняет ложку в тарелку, не сдержав бурление подросткового недовольства.
– Мам, я же просила, – говорит она спокойно, хотя внутри уже зарождается буря недовольства.
И мама, пожалуй, могла бы даже извиниться, что назвала дочь настоящим именем, а не так, как девушка предпочитает себя величать, но тут откладывает газету отец, почти допивший свой кофе и готовый вскоре отправиться на работу.
– Оля, не начинай, – говорит он спокойным, но уверенным, строгим голосом. – Вбила себе в голову…
– Вот сам и не начинай, – обижается девушка и сгибается над тарелкой.
Аппетит внезапно покидает ряды играющих чувств, исчезает где-то в кладовой эмоций и ощущений, откуда появляться уже, видимо, не собирается.
– Ну, ты еще пообижайся, – зачем-то делает отец замечание.
Трудно сказать, встал ли он не с той ноги, или же это отголоски проблем вчерашнего дня, но обычно мужчина не бывает таким резким. Во всяком случае, обычно приходится заговорить о школе и рассказать про очередную двойку по поведению за спор с учителем, а сейчас он вдруг заводится сам, да еще и почти без причины.
– Между прочим, мы тебе имя не просто так это давали, – объясняет он дочери.
Зачем – не ясно. Видно, что девушка всеми силами пытается не слушать, но жар отцовского негодования не позволяет останавливаться.