– Смотри, Аринка, – вдруг крикнул Макс позади меня, я испуганно охнула от неожиданности, посмотрела туда, куда пальцем указывал он.
От увиденного замерла. На ветке огромного дуба ловко кувыркалась фигурка, светилась белым неоновым светом и была похожа на человеческую. Но была как будто нарисована толстым, грубым, обломанным пером: на ногах не было ступней, на руках не было пальцев, голова лысая и без глаз, носа и рта.
– Макс, что это?
– Дед Мирон, – тихо ответил он мне на ухо.
– Какой тебе дед Мирон, ты чего?
– Тсс, тихо, а то он услышит. Завтра, когда солнце ярко будет светить, приходи сюда, – опять шепнул он на ухо.
Потом своей ладошкой прикрыл мне рот, чтобы я не отвечала, взял за руку и повел меня по тропинке назад в деревню. Ветер усилился. Когда мы вошли в дом, вдруг ставня громко хлопнула, оторвалась от петель и упала на землю. Я соскочила с дивана, не понимая, где я нахожусь. Возле меня стояла мама.
– Ох, дочка, спи еще, прости меня криворукую, разбудила тебя, хотела тихонько из чайничка отцу деньги достать, да уронила его.
– А Максим где?
– Да спит блаженный, всю ночь гулял, а сейчас и трактором с места не столкнешь. Ариша, ты поспи еще маленько, а то кто знает, сколько придется его охранять, чтобы хлопца ноги к деду не потащили.
– Может мне пойти Зорьку подоить?
– Спи, я уже подоила, она от тебя совсем отвыкла, да и последнее время не доится, как будто молока нет вон, две недели назад почти ведро утром брали, а теперь, еле как маленький бидончик надоила. А вечером и вовсе почти нету молока, пару кружек всего. Да еще и дерганная стала, запросто может покалечить своим копытом.
– Ну да, она не любит, когда я дою.
– Вот и спи, пойду отца провожу.
Мама вышла, распушив подушку, я подложила ее под голову и попробовала снова заснуть, но сон от меня сбежал. Раньше я любила просыпаться в это время, за окном щебетали птицы. Лаяли собаки, коров выгоняли со дворов, а пастух наш, Мишка, ловко щелкал кнутом, собирая стадо в кучу, и уводил его с деревни на пастбище. Коровы мычали, но послушно бежали за Михаилом. Деревня просыпалась, слышался перекрикивающий голос соседей, которые громко здоровались друг с другом, стоя у своих домов. Хоть я и не выспалась, но валяться было не охота. Я решила пораньше сходить к бабе Дусе, чтобы меньше глаз меня видели.
Я встала с дивана, быстро умылась, оделась.
– Мам, я пошла к бабе Дусе, ты за Максом пригляди.
– Иди, у меня сегодня выходной, сколько надо, столь и будь там, не тревожься, я за ним пригляжу.
Свернув к огороду, я пошла вдоль озера. В это время вряд ли кого-то здесь можно было встретить.
Баба Дуся Лесничиха была маленькая, худая, почти высохшая старушка. Сколько ей лет, никто не знал, а говорили, что у нее, как у деда Мирона документы сгорели во время войны. На тот момент им выдали справки, но возраст был записан предварительно, так сказать, на глаз, на сколько тянул их вид в тот момент. Все знали, что баба Дуся с детства немая. Была очень милая, немного правда странная, но живая и не по годам шустрая старушка. Ее добрая душа перекрывала все ее странности. Мы все ее любили, она часто в детстве нас водила в лес, по ягоды и грибы. Учила, как можно находить дорогу к деревне, если заблудишься. Где больше всего растет ягод, а где больше грибов. И мы со всей ответственностью в лесу не отходили от нее далеко. Может, потому что родители нас пугали: если мы уйдем с глаз бабы Дуси, то обязательно попадем к волкам. И никто никогда не нарушал интересный поход с ней в лес. Хоть она и не могла разговаривать, но объясняла нам жестами, и мы ее все хорошо понимали. Показывала в лесу болотистые места, куда нельзя ходить, показывала за деревенским кладбищем черту, которую как будто специально провели высокие скрипучие сосны, верхушки которых словно склонились в траурном молчании. Подпирали их пышные рябины. Туда, за сосны, баба Дуся показывала знак табу – перекрещивала обе руки, потом вытягивала руку ладонью, повернутой к нам вперед. Ни под каким предлогом туда идти нельзя. Так все понимали ее жест. А вот почему? Мы так и не поняли до конца. Но все знали с детства, там черта – табу. И никто ни разу туда не ходил. Даже старались близко к этой черте не подходить. Дом ее стоял почти в лесу, но детвора бегала к ней часто, у нее всегда на лавочке стояли для нас угощения, хотя в каждом дворе росли яблоки, а нам нравились ее. Они у нее были самые крупные и самые сладкие. Посидев на лавочке и съев по яблоку, мы никогда не кидали огрызки рядом с ее домом, всегда уносили подальше. Если дети не видели угощения, все бежали домой и говорили, что у бабы Дуси, наверно, беда. Родители смеялись, улыбались и между собой говорили: «Вот же приучила как детвору, если проспит и не вынесет угощение, или вдруг забудет, то детвора ее из-под земли достанет».
Туман над озером выплыл мне навстречу, словно приветливая хозяйка. Сначала расстилался по траве молочным покрывалом, приятно охлаждая ноги, затем погладил мои колени, а прозрачная вода с озера щекотала ноздри своей свежестью и манила окунуться в ней. Весна оказалась на редкость сухой и жаркой. Еще три дня, и в свои права вступит лето. Несмотря на ранний час, яркое солнце разливало уже свое летнее тепло по всей деревне, яркие его лучи разгоняли прочь тени, а солнечный свет обещал снова жаркий день.
Когда я дошла до конца деревни, взгляд зацепился за местное кладбище, а там за кладбищем та самая черта – табу, из огромных сосен. Казалось, только их вечный скрип сейчас нарушал тишину. Я забралась на холм, откуда вся деревня была словно на ладони. И вспомнила сон, когда дед Мирон, стоя именно на этом месте, звал меня куда-то, но я не слышала его слов, шум разливающейся воды заглушал его голос. Сколько раз за всю жизнь в деревне я стояла на этом холме, но никогда не видела ее как сегодня. Деревня у нас большая, но словно поделенная. Одна оставалась в вечной тени, а другая наоборот тонула в ярком свете. Впервые я заметила, что наш дом попадает в тень. А дом, где жила Надя, входил на светлую сторону. Баба Дуся жила под солнцем, хоть и дом стоял почти в лесу, а дом деда Мирона с другой стороны у самого леса тонул в темноте дремучего леса. Дом Светы Калкиной тоже стоял под солнцем. Мне стало интересно, как же эта разделительная черта темной и светлой стороны будет выглядеть вечером, когда солнце будет садиться.
– Обязательно приду сюда вечером и посмотрю на это разделение, – решила я и быстро побежала с холма вниз, в сторону леса, где жила баба Дуся.
Глава 2
Старушка стояла во дворе с каким-то странным веником.
– Здравствуйте, баба Дуся, – крикнула я ей. – Мама сказала, что вы меня звали. Или, может, она вас неправильно поняла?
Она махнула рукой, молчаливым жестом приглашая меня в свой дом.
В доме бабушки Дуси я никогда раньше не была. И меня очень удивило то, что он внутри сильно был похож на дом деда Мирона. Сладковатые запахи трав в доме стояли такие же, как и у деда. Повсюду пучки сухих трав висели в потолке. Даже стол дубовый с резными ножками казался таким же, только вместо дедовских табуреток стояли восемь одинаковых стульев с резными спинками. Невольно по телу пробежал холодок. Однако в доме было уютно, может от того, что на стенах висели иконы, как у многих деревенских жителей в их домах.
– Да ты не бойся, девонька, я не враг тебе, а наоборот, – вдруг сказала баба Дуся тихим хриплым голосом.
Услышав ее голос, я вздрогнула от неожиданности и растерялась, что не могла ничего ответить, как будто мое горло в эту минуту свело судорогой.
– Ты садись, садись, девонька, у нас с тобой одна цель.
Я хочу ответить, а вернее, спросить, – какая у нас ней цель? Но язык парализовано мычал. Нет, это был просто ступор от того, что баба Дуся разговаривала. Ведь она от рождения немая.