Заметив, что я открыл глаза, рыжий спросил:
– Ильин! Маршалла ду хьоьга! Ты – корреспондент? Или ФээСБэшник с «корочками» прессы?
Я поморщился. Боль в голове – сильнейшая! В ушах – шум. Перед глазами – туман. Рук не чувствую.
Никак не соображу, где я. Что со мной?
Попытался пошевелиться. Ага! Руки связаны за спиной.
Начал было говорить, но кроме буквы «К» ничего не получилось:
– К-к-к.
Что-то мешало говорить. Я медленно вдохнул и выдохнул, пошевелил губами. Точно, контузия! И ответил:
– Д-да, корр-респондент.
Рыжебородый пристально посмотрел на меня:
– Почему по-чеченски не отвечаешь? Маршалла ду хьоьга!
С трудом повернув голову, я ответил:
– Маршалла ду хьоьга! Здравствуй!
– Ну вот, порядок!
Он повернулся к боевику, держащему наготове пулемет:
– Наш человек! А ты хотел расстрелять! Читай, чо там в документе!
Стоящий рядом боевик раскрыл зеленую книжечку и медленно, по складам, прочитал:
– Ватана болан сейгюси учин медали.
Рыжебородый перевел с турецкого:
– Это медаль «За любовь к Родине»! Ильина наградил Президент Турции!
Он посмотрел на меня и спросил:
– Петро! Ты в Волгограде, в железнодорожном интернате,
учился?
– Да, учился.
– Ну вот! Помнишь пацанов из Чечни?
– Да. Много пацанов было. И дагестанцев, ингушей. Помню.
Рыжебородый улыбнулся:
– Память у меня хорошая! Помню тебя! Ты изменился, а голос – такой же!
Сквозь головную боль я пытался вспомнить голос рыжего: «Что-то знакомое! Кто это?» И вспомнил:
– Ты – Вахид? Сейчас вспомню. Ш-ш-ш. Шишханов! А старшего брата звали Ваха?
– Вспомнил, молодец!
Я посмотрел на руки рыжего:
– Кулаки у тебя и тогда были с тыкву. А теперь – и того больше!
Вахид засмеялся, сжал кулаки и вытянул перед собой:
– Бокс! Тренировки помогли! Помнишь, как вместе мы боксовали? Ты – слабее, но вертелся как оса! Не попасть! И неожиданно бил сбоку. Не больно. Но злил! Помнишь, как я злился?
– Помню, конечно!
Вахид задумался:
– Что делать будем, друг Ильин?
Стоящий рядом боевик злобно смотрел на меня. Ткнул ствол автомата мне в грудь:
– Расстрэлять! ФээСБэшник!
– Нэт! В Старгополе мой друг живет. Он рассказывал, что есть такой корреспондент. Петр Ильин. Подполковник. ФээСБэшки его очень не любят. Особенно тыловики. Назвали мятежным корреспондентом.
– Может, другой!
– Нэт! По голосу узнаю Ильина. Друг говорил, что нормальный человек он. И хотел помочь нашему. У него сына ФээСБэшники расстреляли, прямо в доме. Отец хотел найти правду, к адвокату пошел. Адвокат советовал к Ильину идти. Но потом отцу сказали, что шум поднимать не надо. Хуже будет.
Вахид похлопал меня по плечу:
– Точно? Называют тебя мятежным?
– Называют. И отец тот подходил. Я хотел помочь. Очень тяжелый случай. Приехали в село, вызвали парня. Прямо с порога расстреляли! Отец пытался разобраться. Но потом позвонил мне. Сказал, не надо помогать. Смысла нет. Правды нет.
Вахид покачал головой:
– Да, правды у вас нет! Ну ладно, потом поговорим. Стрелять тебя не будем! Мы тоже мятежные люди! Как сказал один мудрый человек – «Мы одной крови»! Будешь нашим гостем!
В это время подбежали разгоряченные сражением боевики. Доложили, что живых пограничников не осталось. Надо уходить.
Вахид приказал бородачам развязать меня:
– Ваши убежали. Бросили убитых. Мы не пустили вторую группу, на помощь шла. Там – человек семьдесят. Не смогли они подойти!
Он опять похлопал меня по плечу:
– Ты, Петро, один остался! Наши увидели твои погоны, думали, командира части в плен взяли. Радовались. Говорили, денег много дадут, чтобы выкупить. А за тебя, мятежного корреспондента, денег не дадут! Наоборот, скажут, чтоб расстреляли! Точно!
Он приказал что-то своим. Видимо, быстро уходить, пока вертолеты не прилетели. И повернулся ко мне:
– Извини! Завяжем глаза! Чтоб не видел, куда мы идем. Без обид! Война есть война! Сам идти можешь? Как голова? Контузия!
– Что это было! «Шмель»?
– Нет. Это эРПэГэ так шарахнул! Тебе повезло. Осколками даже не задело! Осколки солдату попали. Он перед тобой лежал. Всего порезало!
«Эх, Морозов! Спасибо за спасение!» – подумал я.
И мы куда-то побежали, петляя по узкой тропе. Я то и дело спотыкался, пока не приспособился чувствовать дорогу наощупь.
Через час – остановка. Послышались голоса. Мы протиснулись в узкую пещеру. Там мне развязали глаза:
– Без обид! Пока здесь будешь! На всякий случай. Если ваши начнут бомбить, тебя выставим. Может, на наших обменяем! Сейчас еду принесут!
Привыкнув к темноте, я огляделся. Ого! Да здесь – настоящие хоромы! Не царские, конечно. Скорее, блиндажно-фронтовые. Из досок сделан добротный топчан. Сверху – матрац, одеяло. Не замерзнем!
Сбоку краснелась раскаленная печка – «буржуйка». Рядом – дрова. На столе, сделаном из ящиков из-под снарядов – кружки, тарелки, ложки. Керосиновая лампа освещала всю комнату.
Ого! Даже пресса имеется, как в номере-люкс!
Взял одну газету, прочел: «Ичкерия».
– Свежая! – удивился я. – Август 2000 года! Любопытно! Что пишут-то? Так. Хроника. Странно, что на русском языке! Что там у них?
«31. 07. 2000 года бойцами спецподразделения Чеченской Армии был подорван военный автомобиль «Урал». По сведениям представителя Главного Штаба ЧРИ в результате успешно проведенной спецоперации были убиты 5 российских солдат и офицеров, ранено 8.
1. 08. 2000 г. Бойцами спецподразделения Чеченской Армии подорван милицейский автомобиль «УАЗ».
Я развернул газету и удивился:
– Даже аналитика есть! Заголовок прямо-таки философский: «В чем же слабость чеченцев?»
Интересный вопрос! Но почему он возник? В связи с чем? Читаем дальше: «В безуспешной попытке покорить чеченский народ российские «мудрецы» продолжают искать ответ на вопрос – «В чем же слабость чеченцев?»
Я отложил газету и задумался:
«Да уж! Вопрос правильно ставят! Но! Чего «но»? Ага, понял! Точно такой же вопрос надо ставить и нам, русским! Даже не так! Вопрос такой надо ставить только русским. В советское время именно русские показали свою слабость. Какую-то невероятную, ужасающую слабость!
Армейская «дедовщина» именно на такой слабости и трусости базировалась. Когда трое извращенцев строили в ночной казарме целую сотню солдат, и садистски избивали всю эту роту.
Как это понять? Ведь вся рота могла навалиться на истязателей, и просто своей массой затоптать. Не затоптала!
Всех накрыло ужасом и страхом. Молча падали от ударов, вытирали кровь. И так – по всему Советскому Союзу. Причем истязатели – не только из Дагестана или другой горной части, но и свои единокровные русские!
Так в чем слабость русских?
От размышлений меня отвлек лязг засова. Дверь со скрипом раскрылась, и впустила бородача с автоматом. Следом заплыл ароматный дух и большая тарелка с бараньим супом. Наверное, рядом была основная пещера, хорошо обустроенная. С кухней.
Суп меня согрел и разморил. Улегшись на топчан, я начал вспоминать весь этот злосчастный день.
Беды ничто не предвещало! Задача была самая обыденная: провести разведпоисковые действия в районе развалин Омечу.
Место это, расположенное в нескольких километрах ниже селения Ведучи в одном из отрогов Аргунского ущелья, планировалось использовать для выставления пограничной заставы.
Старшим назначили моего давнего друга, офицера штаба округа подполковника Михаила Часткина. Опытный офицер, прошедший еще ту, афганскую войну. Так что помнил свою горную войну.
Я тоже решил вспомнить боевую молодость, в том числе афганскую.
Рано утром группу спецразведки Итум-Калинского погранотряда подняли и объявили пятиминутную готовность.
Быстро собрались, взяв по четыре БэКа (боекомплекта).
Меня снабдил своим личным автоматом (с магазинами от пулемета) начальник штаба отряда полковник Николай Фархутдинов:
– Калибр 7. 62! Как эРПэКа! Ну, пресса, с Богом!
Честно говоря, именно Фархутдинов и вызвал меня из Старгополя. Условные слова: «Шу ерде ягыш ягяр!» (с тукменского это – «здесь идет дождь». Для меня сигнал, что намечается что-то интересное. Ранее мы договорились – без меня не начинать.