Что и сегодня – вы красивейшая пара,
И то, что вы сегодня здесь со мной –
Мне это самый дорогой подарок.
Мой бывший толстый, ныне стройный брат,
Тобою очень в жизни я богат.
Тебя лепил (теперь признаюсь маме)
Своими собственными кулаками.
Не тратя время на пустые разговоры,
Тебе я часто оплеухи раздавал
За то, что ты к моим девчонкам приставал,
И выбил дурь, и ты прошёл в майоры.
Но ты, негодник, отыгрался тут:
Теперь в какой я не приеду в город,
Меня там не по имени зовут,
А называют всюду – «брат майора»!
Есть у меня хорошая жена,
Другой жены себе я не желаю,
И даже тёща – мне была верна:
Она мне к маю подарила Майю!
Мой взрослый сын, хочу тебя просить
За этим шумным, праздничным обедом:
Дай мне ещё мальчишкою побыть,
Ещё лет пять меня не делай дедом!
Я Машку не хотел – была промашка,
Была промашка – получилась Машка.
И я вам по секрету доложу:
Промашкой этой очень дорожу!
Дни нашей первой встречи далеки,
Мои родные эскулапы – Игорь с Линой,
И ты, и ты – вы так мне дороги,
Что я мирюсь с бесплатной медициной!
Есть у меня сестрёнки, обе – Светы,
Со мною обе по Крещатику гуляли,
И обе были заняты при этом:
Они своих подруг мне поставляли.
Когда я буду стар, и лыс, и сед,
Я вмиг помолодею рядом с вами.
Прошу вас: ещё много-много лет
Светите, Светы, чёрными глазами!
Эй, Марик, будешь молодым весь век ты,
Хоть есть усы, но ты – мальчишка!
Ты мне всегда давал свои конспекты,
Теперь даёшь свою сберкнижку.
Ты сохраняешь все мои стихи
И покрываешь все мои грехи.
И по крутому времени откосу
Ты впереди идёшь на целый год,
Чтобы, как прежде, первым сдать зачёт
И сообщить мне трудные вопросы.
Владко Владимир[2], бабник и эстет,
Наверное судьбе было угодно,
Чтобы презрев несовпаденье лет,
Вы в жизнь мою вошли бесповоротно.
Я поделюсь секретом тайных дум:
Хочу дожить до Ваших лет, не меньше,
И сохранить Владковский ясный ум,
И сохранить Владковский взгляд на женщин.
Седой и мрачный Виккерс Роба[3],
С тобой – я больше, чем с женой.
Наверное, уже до гроба
Нам быть с тобою суждено.
Ещё нам жаловаться рано,
Но если вдруг погаснет стих –
Возьмём в соавторы Аркана,
Разделим годы на троих.
Березин, Тимошенко! Я простил
Вам звания, медали, ордена,
И авторские те, что получил,
И то, что любит вас моя жена.
Я очень много отпустил грехов,
Но одного лишь не прощу я вам:
Что в рифму вы не влазите мою,
А влезли в душу и сидите там…
Друзья моих далёких школьных лет,
Дубинский, Шостак – найденных два брата,
Я знаю, каждый прибежит ко мне чуть свет,
Лишь стоит позвонить из автомата.
Я площадь, где не надо, перейду
И безнаказанно дам в морду негодяю:
Меня ведь к вам за это приведут –
Моя милиция меня оберегает.
Один упрёк: вы – высший комсостав,
Предотвращали подлые дела,
Но не заметили, что близится полста…
Моя милиция меня не сберегла…
Летят года, как в шахту клеть,
«И это надо потерпеть»,
Как говорил мой русский друг Гузеев[4],
Встречая родичей жены – евреев.
Прошу прощения у тех, с кем был я груб,
Смягчаю свой характер, в общем, жёсткий.
А если на кого-то заимею зуб,
То мне его охотно вырвёт Бродский[5]
Я молодым считался до сих пор,
Я и теперь хочу отсрочить старость,
И если вдруг забарахлит мотор,
То мне его всегда починит Барах.
Пускай подножки ставят на пути,
Пускай мой каждый труд мне стоит крови –
Я буду улыбаться и шутить,
И танцевать, как Боря Каменкович[6].
Мы едем с вами все в одном вагоне,
Попутчики мои на перегоне,
В купе своих не запираем дверь,
Ни в двадцать лет, ни в тридцать, ни теперь!
Средь вас до ста прожить имею шанс,
Пусть наша дружба жизнь мою согреет,
Расцениваю сорок, как аванс,
Который мне вдруг выдал Тимофеев[7]!
Я люблю тебя, Россия,
Я люблю тебя, Россия
Моя радость, моя грусть,
Я люблю тебя, Россия,
И немножечко боюсь.
Ты растила, воспитала,
Ты дарила мне друзей,
Но всегда напоминала:
«Ты – не русский, ты – еврей!»
Вечно самоистязая,
У себя на поводу,
Ты стоишь у входа рая,
Но одной ногой в аду.
Презираешь ты опасность,
Прёшь вперёд и наобум…
Нам твою бы бесшабашность,
А тебе – наш горький ум.
Как похожи мы, Россия,
Как похожи, ты и я,
Я с надеждой жду Мессию,
Ты ждёшь доброго царя.
Я люблю тебя, Россия,
Моя радость, моя грусть,
Моя слабость, моя сила,
От тебя не отрекусь.
Я к тебе любовью ранен,
Я в числе твоих друзей,
Я – еврейский россиянин,
Я – российский твой еврей!
Пятидесятилетие в Москве
Я на катушку времени полвека
Цветною ниткой жизни намотал,
Я детство всё прокукарекал,
Я юность всю прокобелял.
И вдруг сквозь розовую лирику
Ко мне прорвался собственный Пегас:
Решил я стать писателем-сатириком,
Мол, нам нужны сатирики сейчас.
И стал бороться с собственными гуннами,
Как всякий не растоптанный еврей,
Замешивал их ненависть чугунную
Дрожжами непокорности своей.
Глотал обиды, получал пощёчины,
Но всё равно смеялся и шутил,
Выталкивался ими на обочины
И снова на дорогу выходил.
Не вылезал из пьянок и долгов,
И годы погонял: скорей, скорей!
Я приобрёл там проданных врагов,
Но приобрёл и преданных друзей.
И вот теперь, когда бы стричь проценты,
Когда б сидеть и греться у причала –
Как памятник, слетевший с постамента,
Я начинаю жизнь свою сначала.
Уже не тут, а тама,
Со всей своей семьёй,
Авантюрист, как мама,
Которая со мной.
Не ждал я добрые слова,
Могла быть встреча и сурова,
Но улыбнулась мне Москва
Улыбкой доброю Столбова[8]
Я прожил жизнь, но я клянусь, не знал,
Резвясь в тени каштанов и акаций,
Что здесь в Москве меня Галантер[9] ждал,
Мой старый друг с времён эвакуации.
Сегодня он пришёл на именины
И доказал, что тыл и фронт – едины.
Рассказывали мне о том,
Что жили раньше Бим и Бом[10],
Сейчас пришли на смену тем
Два новых Бима: Зям и Эм.
Под эту клоунаду
Смеюсь я до упаду,
Как сказки братьев Гримов,
Я обожаю Бимов.
В Москве имею брата,
И жизнь моя богата:
Изюм и помидоры
Имею от майора,
Когда несут картофель,
Я вижу Лёнин профиль.
В беде он не изменит,
Остался добрым парнем,
И очень прост, как Ленин,
Но только популярней.
Остался в Киеве мой Игорь,[11]
Мой брат по сердцу и уму,
И Линка, шумная, как вихрь,
И вечера у них в дому.
И Марик, тихий и надёжный,
Как весь дорожный факультет,
При людях очень осторожный
И посмелее тет-а-тет.
Я вас люблю, по вас скучаю,
Мои друзья, моя семья,
И жизнь свою благословляю
За то, что есть вы у меня.
Я счастлив, радостен и горд,
Поверьте, мне есть чем гордиться:
Среди тупых казённых морд
Есть ваши дружеские лица.
Полвека!.. Надо бы грустить…
Полвека!.. Это очень много…
Но так ещё охота жить
И топать по своей дороге.
Иду вперёд, иду упрямо,
Куда приду, ещё не знаю,
Но я спокоен: рядом мама,
И я уверен: рядом Майя.
Со мною рядом ваша дружба
И ваши тёплые сердца –
Мне больше ничего не нужно,
Сберечь бы вас до своего конца.
Когда он будет, я не знаю,
Но я его не тороплю,
Я вас любовью сохраняю,
Я очень, очень вас люблю!
Как дома
У меня один сотрудник был,
Каждому внушал он уваженье,
Весь отдел к нему благоволил
И считал примером поведенья.
Он был скромным и передовым,
Помещал заметки в стенгазете,
Чтобы женщин не тревожил дым,
Он курил лишь только в туалете.
У меня один сотрудник был,
Бог в работе, ангел в поведеньи.
Я его однажды пригласил
Заглянуть ко мне на день рожденья.
Он пришёл и сразу в уголок,
Дескать, здесь народ всё незнакомый…
Тут ему советом я помог:
«Ты веди себя совсем, как дома».
Он моим вниманием согрет,
Сразу выпил полбутылки рома,
Принял близко к сердцу мой совет
И себя почувствовал, как дома.
Всех из-за стола повыгонял,
Перебил прабабушкины чашки,
Деда запер в ванной, а меня.
К люстре он подвесил за подтяжки.
Пылесос найдя, был очень рад,
Высосал из банок всё варенье,
А потом пустил струю назад
И обрызгал мне весь день рождения.
Штопором обои искромсал,
Все картины порубил на силос…
Он мою овчарку искусал
И она, несчастная, сбесилась.
Выпил весь тройной одеколон
И ещё какую-то отраву,
А потом, включив магнитофон,
Мрачно слушал песни Окуджавы…