Любимое развлечение студента.
Увидев, наконец, знакомые крыши посёлка, и среди них тётин дом, Ленни примолк и ускорил шаг, всем видом показывая, как он торопится. Потому что тётя наверняка смотрит в окно.
Многие, забываясь, называли её «старой дамой» или «нашей престарелой родственницей», хотя ей было не больше шестидесяти трёх. Ошибка простительная: тётя очень удачно старилась. Она являла собой идеальное собрание тётинских качеств. Эта особа расхаживала по дому, опираясь на палочку, согнувшись в три погибели, и каркающим фальцетом оповещая окружающих о грядущих несчастьях – от неурожая по Армагеддон включительно. Она любила, чтобы её считали хрупкой и немощной, и, в то же время, слушались беспрекословно. Домашнюю работу тётя свалила на приходящую прислугу, ссылаясь на годы и нездоровье. Однако её спина мгновенно выпрямлялась, а движения обретали былую проворность, стоило тёте захотеть забраться на крышу, чтобы посмотреть, что делается у соседей, или же отчитать мальчишек, рассевшихся на ветвях молодых дубков. И куда только девался картавый фальцет: взамен являлся некий трубный глас, тут же поднимавший окрестных ворон на крыло. После такой «прогулки» она, охая, спускалась и пространно жаловалась на ревматизм, качаясь в своём кресле, пока у собеседника не начинала кружиться голова. Так что на тётю лучше было не смотреть постоянно.
К счастью, в доме было на чём остановить взгляд. Несколько старинных картин ласкали глаз застенчиво-пастельной палитрой красок, по углам выстроилась антикварная мебель, с полок укоризненно глядело столовое серебро, не чищенное годами. Тётя пользовалась ограниченным набором посуды, всё остальное, говорила она, «наследство», вот пусть наследники его и чистят. Наследник, правда, существовал только один – Ленни – и он давно уже понял намёк.
Стены в комнате, где они обычно пили чай, были оклеены бледно-жёлтыми обоями с изображениями странных существ – то ли драконов, то ли верблюдов с крыльями, и хранили следы мушиных посиделок.
– Как ты проводишь время? – спросила тётя. – Развлекаешься хоть иногда?
– Учусь, – промычал Ленни, старательно пережёвывая.
– У тебя ещё нет девушки?
Ленни проглотил и посмотрел на тётю через стол.
– Вы уже спрашивали в тот раз.
– Это не склероз, – сказала тётя строго. – Я всё надеюсь, что она появится.
– Зачем?
«Вот сейчас она скажет…»
– Я уже слишком стара и не могу приглядеть за тобой. Жена купила бы тебе телевизор. Не нужно читать так много. Вредно для зрения.
– Телевизор не лучше.
– Это – главная вещь в доме, – настаивала тётя. – Нужно знать, что происходит в мире. Сегодня мы вместе посмотрим вечерние новости.
Именно этого Ленни надеялся избежать. В своих мечтах он нередко уносился назад, в те времена, когда телевидения не было в помине, и древние люди после тяжёлого трудового дня смотрели на звёздное небо. Наверно, тогда и были открыты все известные законы природы. А что может открыть человек, часами лежащий на диване перед говорящим ящиком, внимающий ему с лёгкой душой и детским доверием?
«Кругом одни враги, – говорили тётины глаза. – Мой племянник, и тот меня не понимает».
– Любого в наше время могут клонировать! – гневно сказала тётя и вперила в него такой ожесточенный взгляд, будто он имел, что сказать против. Ленни не сдержался:
– Тётя!!! – это был вопль ужаса. Он перевёл дух и взял себя в руки. Потом сказал: – Я думал о Вас лучше…
– А что? – она удивилась, но смущения скрыть не смогла. – Раньше ты называл меня на «ты» и «кока», ведь я как-никак твоя крёстная…
– Тётя, не смотрите всякую чушь! – непреклонно повторил племянник. – Вы не должны так нервничать – никто Вас не клонирует, – убеждал он, ужасаясь этой мысли. «Клонировать её – значит, обеспечить этому миру преждевременный конец», – мрачно подумал молодой человек.
В душе Ленни не раз раскаивался, что не может относиться к старушке сердечнее. Но её категоричная манера навязывать ему свою волю просто сводила с ума.
– Твой образ жизни меня шокирует, – сказала тётя.
– Ничего такого в нём нет, – сказал Ленни.
– Именно это меня и шокирует, – упрямо повторила тётя. – Если бы ты, как все нормальные молодые люди, пил, курил, дрался, ну, и так далее, я бы не волновалась. Но у тебя есть это, – тётушка сморщила нос и повертела в воздухе пальцем, похожим на сморщенный стручок гороха, – Если ты в состоянии меня понять… СТРАННОСТИ!
– Странности, – повторил за ней Ленни и пожал плечами.
«Ну, спасибо, открыла мне глаза, – подумал он. – А я-то и не знал».
– Пил, курил, дрался… – задумчиво произнёс он, чтобы хоть что-то сказать. – Но, тётя, мне же не пятнадцать лет!
– Старший брат твоего отца, – произнесла тётя, глядя на Ленни в упор, – твой дядя, иначе говоря, тоже страдал этим… Всё произошло так внезапно. Во-первых, он бросил пить и курить. Через несколько месяцев оставил место, на котором трудился целых двадцать три года! Это во-вторых, – скрупулёзно подсчитывала тётя. Ленни заметил, что она никогда не говорила «двадцать с лишним», или «пятьдесят с хвостиком», предпочитая более точные выражения.
– И? – подбодрил он её.
– Ты прекрасно знаешь, чем всё это закончилось.
– Ничего, я всегда рад послушать интересную историю до конца.
– Он купил пароход, – сказала тётя. – И уплыл. – Вне себя от возмущения, она схватила маленькую стеклянную ложечку для варенья и ударила ею по краю стола. У любого другого ложечка тотчас бы разбилась, но нет – тётя всегда точно рассчитывала силы, – всё обошлось.
– Говорят, он обосновался за морем, основал судостроительную компанию и многих безработных трудоустроил, но я в это не верю. При таком начале трудно ожидать хорошего конца.
Так безапелляционно тётя вынесла приговор жизненному пути достославного дяди, легенды о котором сопровождали Ленни с детства. Покончив с этим антипатичным субъектом, старушка умиротворённо опустила веки и принялась раскачиваться в своём кресле, не ведая о том, в какое недоумение повергла племянника. Обычно молодой человек старался не вдаваться в подробности семейных дрязг, сознательно отрешаясь от любых конфликтов, но сейчас ему показалось, что тётя почему-то невзлюбила дядю, а теперь перенесла эту неприязнь на него.
– Каждый человек имеет право… быть странным, – не очень уверенно сказал он (уж больно официально прозвучало – словно строка из какой-нибудь декларации).
– Да, если только он знает, как далеко могут зайти его странности, – подхватила тётя. – А за тебя даже я не смогу поручиться в случае чего…
– Тётя, Вы меня шокируете безмерно, – с досадой сказал любимый племянник.
Он посмотрел на неё и заморгал в недоумении: тётя вдруг представилась ему огнедышащим драконом из какой-то книги, названия которой он не помнил (их было много, таких книг, – что там помнить!). В настоящий момент этот дракон и впрямь готов был пустить слезу, но вместо этого погрозил когтистым пальцем и сказал сварливо:
– Вот ещё эти твои писательские словечки: всё безмерно да бесформенно, видали! Можно подумать, хоть один нормальный человек знает, что это такое!
Поражённый этой трансформацией, Ленни ничего не сказал. Воспоминание детства озадачило его и изрядно напугало. Взглянув на тётю ещё раз, он отметил, что она утратила драконий облик и вновь стала нахохлившейся старой девой. Далее беседа протекала, так сказать, в официальном духе: тётя продолжала высказывать претензии к миру и людям, а Ленни невпопад поддакивал или неопределённо мычал, не будучи в состоянии что-либо соображать. Убедившись вскоре, что такое поведение встречает со стороны тёти агрессивную реакцию, Ленни взял тайм-аут и замолчал до конца обеда. Старушку это не смутило, и она продолжала вести разные разговоры, временами находя в качестве оппонента давнюю подругу, любимую сестру, либо другого гипотетического персонажа. Короче, распрощавшись с родственницей в положенный час, Ленни почувствовал, что его мозг совершенно измучен.