Всякое деpево – на свой лад.
Но если гоpит одного веpшина,
Коpни дpугого
Пеpеболят.
Дуб – сеpьёзный хозяин,
Теpем ствола кpучён,
Гpиб под ногой – изваян.
Лист на pуке – точён.
У темной воды, на солнце,
Смолкой озаpена,
Словно как невесома,
Ясно стоит сосна.
Пpозpачно стоит беpеза,
Запах – едва-едва,
Тоненько, несеpьёзно
Оттуда,
Где тpава…
Чистые мои деpевья,
Любовь вам да совет,
К вам у меня довеpье,
Мне доpог ваш тайный свет
Не гоpодами – деpевнями
Со своей гpибной гоpодьбой,
Со своими лучами,
Моpщинами,
Со своими узлами,
Коpеньями,
Женщинами, мужчинами,
Птицами и судьбой.
2.
Когда белого снегу пожалела зима,
Когда желтыми зубами заскpипела тpава,
Деpевья в саду сошли с ума,
И с пpоклятьями их побpосала листва.
Забегали по саду деpевья голые,
Кpужились, гонялись за своей листвой,
Скpипели, хватались pуками за голову,
Качались, кpичали «Ой!»…
А листья летели бог весть куда
И пpисели на коpточки бог весть где,
Разболтались с лягушками из пpуда
И стали жить на болотной звезде —
Желтыми лягушками в квакающей воде.
(Пузыpилось и пучилось там иногда
Болото – квакающая вода)
Ведь недаpом однажды какой-то поэт
Возопил, что воды на земле уже нет,
Есть вода, чтоб над ней по ночам колдовать,
Есть вода, чтобы детям её целовать,
А воды, для того чтобы в ней пpоживать
Потихоньку пpостыл и след.
Лишь деpевья коpнями увязли в земле…
И дождались белой воды их коpенья,
Потому, что они очень готовились к зиме,
Сумасшедшие, стаpые деpевья.
3.
Памяти Евгения КурдаковаПтица сильная, птица красная, чистый гром-огонь,
Ты ли светлой молнией прянула в темный дом?
А не ты ли мне кинула такое перо на ладонь,
Что полыхнуло кругом!
А в пере том плещутся волны, валы огня,
Тайная в нем живет тишина, куполом-златом гудящая,
А не про тебя ли говаривали – ступицами лучей среди дня
По сквозь видимому ходящая?
Птица чудная!
Ноги красные из тележных колес
Выпростаешь – и катится с крыш колесо.
Птица грозная!
Черным железом нос
Выточишь-выкуешь – и выдолбишь вся и всё.
Птица светлая!
Сядешь на вербу – коса
Льется-светится от небес до земли.
А когда в ночь-полночь не видать ни зги,
Глядь, – из перышка Свет! —
Ровно твой дом изнутри зажгли.
Грудью ли мощною разбивала дуб-стародуб в щепу,
На яйцах ли золотых, катаемых облаками, высиживала огольцов,
Крылом покрывала полмира, а потом опять на том же дубу,
На дубу молодом качала ярких птенцов.
Долго думал я – что за птица залетела ко мне
Из Алтайских гор, из дремучих лесов, из высоких неб,
А потом додумался: если птица – огонь, то не сгорит в огне,
Не измокнет на дне, не утонет во сне, и вообще никакого не
В ней не бывало – и нет!
Эта птица – Да,
Эта птица всегда
Озаряет мое окно,
И сердце мое,
И всё-всё
Озаряет… ну пусть отчасти…
Эта птица умеет нести одно,
И всегда умела нести лишь одно
Счастье.
Гимн Апорту
Здесь даже звук, застарев, грубеет,
Будто слова вырубал топор.
Про горы сказано мощно: Хребет.
Яблоко названо крепко: Апорт.
Ощути его красный хруст —
Зубы заноют! Вонзи до ядра!..
Яблоко дереву скорбный груз,
Если созрело ядро, и пора.
О, как они грохаются по ночам
На головы трав, на муравьёв,
Как будто звёздам бьют по очам,
Теряя зёрна миров!..
Стоит хребет. На хребте сады.
Солнечная сторона.
И горят фонарями плоды
С затворённою вспышкой зерна.
Гимн утру
Раковина, завинченная
До посвиста океаньего,
Свист pазвинти и вынянчи
Раковину миpоздания!
Чтоб из пучины сеpдитой
Яpостная, белопенная,
Блещущей Афpодитой
Вышла Вселенная!
Чтоб в наготе пеpламутpа,
В миp по песку взбегая,
В музыку миpа, мудpо
Смолкла бы, пpиникая
К pаковине пеpвоутpа…
Отчизна!.. пена моpская!..
Гимн пёрышку
Девчонка эта тоненькая, колючка неба перистого,
Ах, перышка чуть вздорного девичий взмах, каприз
Мелькания воздушного… так радостно не верится,
Когда все то же, детское, и лишь ресницы – вниз,
Когда уже намечены волнующе, торжественно
Наивно-строгой линией недетские черты:
Глаза слегка увлажнены, продолговаты, женственны —
Землею преломленное мерцанье высоты!
Гимн студенчеству
(Вскладчину – от общаги до института – на такси)
В солнечный день, на такси,
Эх, на жужжащей оси,
Ух, на продольном валу!..
Ах… светофор на углу…
Шик! На булатной летим!
Курим, в окошко глядим,
Весело же, красота!
Жареный дым изо рта…
Солнышко бьёт в стекло.
Счетчик стучит зело.
Денежки так, едва,
Страшно им тут – Москва!
Горько им, дорогим,
Никнуть к чужим рукам,
Руки чужих – враги,
Мять их начнут ну как?..
В солнечный день на такси
Нако-ся, выкуси
Ты, контролёр, и все
Там, на троллейбусе.
Гимн зелёным пылинкам
Травы подземный ход сутул,
Тяжел к свету
Сквозь мглы косность…
Туманностью зеленой затянул
Планету
Травяной космос.
Но как легки и голосисты глади
Лужаек,
Как полны света!..
Здесь залегли с транзисторами дяди:
Май! —
Дядье лето!
Вновь бабочки вошли во вкус
Плутать —
Ах, одноночки…
Вновь надо по кукушке пульс
Считать,
Считать денечки.
Березовая роща зелена,
Запылены одежды слова,
Где всё мглисто.
Но от гармони женщина хмельна
И от надежды новой —
Гармониста.
Распущена косынка и коса,
Но в чистом космосе
Её света
Вновь плавают березы
И глаза:
Раскосые, зеленые планеты.
Немолода, так что ж,
Но и трава
Немолода,
Ломая мглы заслоны,
А всякий раз права, нрава, права!..
И обнажает пыльные слова,
И наряжает их в туман зеленый.
И если взгляд участливых миров
Сюда проникнет вдруг,
Никчемны состраданья,
Так плавают в просветах —
Будь здоров! —
Веселые пылинки мирозданья.
Гимн юности
Я страдал – значит жил,
Я любил – я страдал,
Плавил ад рудных жил,
Струнный рыд и металл.
Не жалею ничуть,
Что бродяжил и пел,
Что всегда кто-нибудь
Рядом быть не робел.
Дар свой в песню вложил,
Песню даром отдал,
Вместе с тучей кружил,
Вместе с солнцем светал.
День – с любимою путь,
Ночь – привал золотой…
…и стекал Млечный Путь
В сеновал молодой…
А сужала мой пыл
Человечинки ржа —
Из медвежьего пил
Голубого ковша.
В человечий металл
Звёздный отзвук вложил,
Я любил – я страдал,
Я страдал – значит жил.
Гимн стране
В другой стране, в другом тысячелетье,
Где крупы лошадей чесали плети
Хвостов пушистых, где хвостов пышней
В полях вскипал ковыль, где от слепней
Мерк солнца зрак, где ночь слепляла мрак
Из мировых морок и прочих врак,
Где ночи, в общем, не было, была
Любовь, луна… и так была светла
Страна и жизнь, что просто не могли
Не оболгать их вытрепки земли,
Великие Слепни, и поскорей,
Перевирая бред календарей,
Лишить людей истории, любви.
Живи как хочешь… хочешь – не живи.
Коль не было былого, а была
Лишь небыль, русский миф, сплошная мгла,
То не было ни солнца, ни травы,
Ни совести… все были неправы!
Разливы без отлива – вот права.
Однако, не соборно, а прива…
Но отчего же Свет стоит иконно?
В другой стране, совсем в другом каком-то
Тысячелетье, измеренье – мы
Любили этот свет, и среди тьмы
Светил он для любого, кто не слеп.
Он восходил, как в мир восходит хлеб,
Как песня – из протяжной глубины,
Где времена и души сплетены
Совсем не так, как в снах календаря,
Таинственней, прочнее; и не зря
Его копили мы в самих себе…
И если не останется в судьбе,
Во времени, – пространства, не беда.
Он с вечностью уже. И навсегда.
И там он – свет, и здесь, на этом свете,
В другой стране, в другом тысячелетье…
Гимн хлебу
Мне снился каравай, до боли грудь щемящий.
Быть может, он хотел, чтоб вспомнил я… кого?
Мне снился круглый хлеб… он был еще дымящий…
И золотилась корочка его.
Тревожен этот сон, и радостен, я знаю,
Должно быть, он в ночи давно меня искал, —
Я выпекаю хлеб… но я не понимаю,
Но я ведь никогда его не выпекал!
А он стоял светло, как золотая башня,
Он испускал лучи от мощного лица,
А там, за ним, в дыму, – угадывалась пашня…
И города вдали… и сёла без конца…
А стол был – как земля! И хлеб сиял на блюде,
Как солнце, как зерно, взошедшее сквозь мрак.
Я чувствовал – кругом за ним стояли люди,
Но я не видел их!.. не понимаю как.