Я уставился на орхидею в петлице Маврокордато.
"Я больше не выдержу Кристофера".
"Не будьте таким слабаком. И вы полагаете, будто что-то поняли? Вам придется выдержать гораздо больше всего, гораздо больше", - сказал Маврокордато и отбросил рукой темную прядь волос, упавшую ему на лоб.
"Все будет еще намного, намного хуже, вы уж мне поверьте".
Он близко наклонился ко мне. Я мог бы пересчитать его зубы. Я чувствовал носом его горячее и кисловатое дыхание, как молодой пес, обнюхивающий сопящего во сне хозяина.
"Может случиться и так, - продолжал он, - что вы будете ополовинены; не ваша связь, а вы сами - в телесном, реальном смысле. Вы когда-нибудь задумывались об этом?" Он зажег сигарету, жадно затянулся, откинул голову назад и выпустил из ноздрей легкую струйку дыма.
Манера поведения Маврокордато, да и весь его облик внушали мне страх. Мне казалось, будто он знает слишком многое, будто он знает наверняка: я ему благодарен за то, что он отослал Кристофера и пожелал разговаривать только со мной. Все всегда принимали сторону Кристофера; то, что я понравился Маврокордато, было, конечно, хорошим знаком, у меня даже мурашки по спине пробежали, но эту херню о разрезании пополам я бы предпочел вообще не слышать, она меня пугала.
"Кристофер очень болен".
"Как и все мы, мой дорогой. Вы только посмотрите, что здесь происходит. Нам этого никогда не исправить, никогда". Он круговым движением руки показал на сад вокруг нас и потом взял меня под руку.
"Не хотите ли подняться наверх, в гостиную?"
"Ну да, конечно".
"Отлично. Я бы с удовольствием выпил с вами стакан чаю".
Мы вместе взбежали наверх по ступенькам лестницы, миновав груду осколков большого панорамного окна, через которую Маврокордато, на минуту выпустив мою руку, перепрыгнул одним махом. Только сейчас я заметил, что на нем не было никакой обуви; просто босые ноги, очень волосатые.
Кристофер и Александр шумно о чем-то спорили в дальнем конце сада, у источника. Я больше туда не смотрел.
В углу гостиной, на столике под превосходной пастушеской сценой, гравюрой Фрагонара, красовался старинный персидский серебряный Samowar, привлекший мое внимание еще когда я впервые попал в это помещение. Я взял два стакана с подноса, стоявшего рядом на бидермейеровском серванте, повернул маленькую хрупкую ручку самовара, сделанную из эбенового дерева, наполнил стаканы доверху дымящимся чаем и направился с ними к Маврокордато.
"Сахар?"
"Нет, спасибо". Он уже уселся на один из диванов и теперь похлопал ладонью по подушке рядом с собой.
"Идите сюда, устраивайтесь", - сказал он. Слуга принес пепельницу и серебряное блюдце, на котором лежали, как лепестки цветка, шесть фисташек. Маврокордато загасил свою сигарету в этом блюдечке.
Я сел, провел рукой по волосам, закинул ногу за ногу и отхлебнул глоток чаю, который был таким горячим, что я мог держать стакан только за верхний край, двумя пальцами.
"Вы ведь дизайнер по интерьеру?"
"Откуда вы знаете?"
Маврокордато рассмеялся, и бант из органди на его волосах качнулся. "Это, мой друг, не составляет большого секрета. Я это вижу, например, по тому, как вы рассматриваете предметы, картины, ковры. Хорошо, когда человек любит красивые вещи. Вы, естественно, смогли этим доказать свою невиновность, свою наивность - тем, что еще способны смотреть".
"Я не понимаю..."
"Я попытаюсь объяснить. Вам повезло, вы чисты, вы - открытый сосуд, подобный кубку Христа, чаше Иосифа из Аримафеи. Вы есть то, что Александр искал в горах Карокорама, близ Хунзаса, в Гилгите. Вы... Вы - wide open3. Чего не скажешь о вашем друге Кристофере".
"Вы знакомы с Александром?"
"Не с этим Александром, вздорным безумцем. Определенно не с этой развалиной там внизу, с ее доморощенными элевсинскими мистериями".