Что значит, не ошибайся? Я ведь и спрашиваю, что мне делать, чтобы не ошибиться.
Смотрел или не смотрел на меня дедушка с маленькой фотографии, я не поняла. Он погиб, не узнав, что у него есть дочь. Что ж говорить о внучке…
Зато Юлия изрекла нечто конкретное: «Пора думать о будущем. Оставь фантазии. Обрати внимание на верного поклонника».
Я стала соображать, что это за поклонник. А ведь это Макс! Других нет. Но откуда ей знать о Максе? К тому же Макс мне не нужен! Может быть, она имела в виду воображаемого поклонника, которого я пока еще не встретила?
Дяде Коле на фотографии, судя по дате, написанной на обороте, было около пятидесяти. Запечатлен он был на даче, в толстовке и в соломенной шляпе. Посторонний никогда бы не догадался, что внутри эта шляпа измазана черникой, которую он собирал для нас в лесу. Таким я его и запомнила: высокий, худой, в старой соломенной шляпе и с палкой, с которой ходил в лес. В последнее время я много о нем думала и рассчитывала, что он скажет что-то важное. Но он сказал о себе: «Мне хотелось иметь внуков, но я не успел…»
А может, он не о себе? Что значит «не успел»? Понянчить? Значит, внуки будут! Только кто их родит? Я уже отметила, что мои предки отвечают единожды, расспросы бесполезны.
Тетю Нину я представляю именно такой, как на фотографии. Я даже платье в цветочек помню и круглую брошку из черного камня, которая по форме напоминала морскую гальку, а изнутри мерцала зелеными искорками.
«Не робей, куколка, и не спеши, – сказала тетя Нина. – Ты знаешь, как поступать. Ты все сама знаешь».
Вот те на. Знала бы – не спрашивала.
Наконец Томик. Что она могла мне сказать, если раньше не говорила? Впрочем, это была не сегодняшняя мама, а из прошлого, молодая, самоуверенная, красивая. Может быть, тогда она была мудрее нынешней, вечно пьяной или с похмелья. Но ничего нового я не услышала, она и сегодня отреагировала бы так. «Чего ты хочешь? Мужа? Ребенка? Вперед! Пока не истек репродуктивный возраст… У одной моей знакомой он истек в тридцать лет, это называется – ранний климакс!»
Все. Опрос окончен. Узнала я что-то новое?
И тут я обнаружила, что в моем собрании нет фотографии нашего Кости, я забыла пригласить его на семейный совет. Я исключила его из семьи? Разумеется, нет. Видимо, подсознание подсказало – ничего я от него не услышу. А может, ему, подсознанию, заранее известно, что с Костей мы пойдем разными путями?
В общем, крутой маразм. И тоска.
15
Спозаранок – сестрица Лилька по телефону.
– Завтра Шурка придет к тебе ночевать, не возражаешь?
– Почему бы вам не взять ее с собой? Надо же ее как-то приручать. Пусть посмотрит Финляндию.
– Смотреть нечего, мы по магазинам.
– Очень жаль, что только по магазинам! – говорю сварливым голосом. – Потом не жалуйся, что она хочет вдеть кольцо в нос.
Принимаю душ. Завтракаю. Проверяю календарь: осталось семнадцать дней, на предыдущем дне ставлю крестик.
Еду на работу.
«Вот я с тобой! Как эта ночь нежна…»
Дальше текст стихотворения вообще не просматривается в импрессионистической мешанине пятен. Мне виделось в ней что-то вроде медной узорной пуговицы от форменной одежды, но сегодня разглядела: не пуговица это никакая, а брызгалка от лейки. Лейка странной формы, вырастает она из какой-то непонятной массы, частью которой является стоящий в ней букет сирени!
И вдруг за разглядыванием постера мне приходит в голову, что среди вчерашнего странного спектакля с фотографиями, который я себе устроила, проскочила искра, возникло некое подобие истины, и связано это с тетей Ниной. Она сказала, что я сама все знаю, и спешить не надо. Видимо, у меня еще есть время.
Генька заговорщицки сообщает:
– Знаешь, я начала писать сказки.
Так, приехали. Новая гениальная идея. Надеюсь, не столь зловредная, как предпоследняя – занятие декупажем. Она обляпала всю квартиру лаками, красками и обклеила картинками, вырезанными из салфеток – цветочками, овощами и фруктами, пастушками вкупе с паст у́шками, новогодними елками и зверятами, все это украшало разделочные доски, стеклянные и жестяные банки, тарелки, кружки, пустые и наполненные бутылки, а также табуретки, стулья, тумбочки, даже очешник Гения и, что самое обидное, старинный буфет.
Мебель в конце концов пришлось заменить. Художественно оформленная в технике декупажа, она перекочевала на дачу и к нам в офис, а фамильный буфет с фронтончиком, колонками и дверками с фигурными стеклышками мы с Гениями отскабливали бритвами, потом красили мебельным лаком цвета махагон, «имитирующим красное дерево и обладающим декоративными свойствами», как было написано на этикетке. Декоративные свойства проявились в пятнистости, мы стали снимать лак при помощи химии, от которой Гений покрылся сыпью, и его пришлось отстранить от работы. Чтобы спасти буфет, решено было его покрасить. Красили акриловой краской, причем, несмотря на мое сопротивление и непротивление Гения, колонки, фасочки и резные штучки обрели розовый цвет, а основные поверхности – свекольный. Зрелище получилось не для слабонервных. Тогда поверх розового и свекольного мы покрыли буфет черной краской. Ах, как он был хорош, пока его не декупировали, не скоблили и не красили! Но что вспоминать; став черным, он похорошел по сравнению с предыдущими вариантами, хотя в квартире все равно смотрелся, как прыщ на ровном месте.
В конце концов фамильный буфет тоже вывезли на дачу. А я от этого Генькиного увлечения поимела насильственным образом одну табуретку, массу декупированных кухонных досок, тарелок и бутылок с алкоголем и без.
Последней идеей Геньки была отливка художественных свечей необычной формы со всяческими включениями и украшениями вроде сухих цветов, ниток бисера, ракушек, кофейных зерен и пр. Эта идея была не столь безнадежно порочной, однако весь дом Гениев, а также дома родных и друзей и мой в том числе, оказались заполнены свечами. Даже Гений, печально качая головой, заметил Геньке: «Теперь остается отправить тебя с твоими свечами барыжить». Но вообще-то он с сочувствием относился к идеям своей жены и даже гордился ее художественными прихотями и вкусом.
И вот – сказки. По сравнению с предыдущими идея неплоха, но выслушивать сказки, быть ценителем, советчиком, критиком, а, возможно, и редактором, это, я поняла сразу, придется мне.
Попробовала уклониться от первой читки, но потом сдалась. Сказка называлась «Ежик и кактус». Завязка такая: ежик влюбился в кактус.
– Они что – гомосексуалисты? – перебила я Геньку. – Сказка об однополых браках?
Генька была озадачена, а я занялась пришедшим очень кстати клиентом, мужиком из фирмы, издающей у нас книжку по сертификации, маркировке и упаковке изделий из металла. Она была вычитана, сверстана, оставалось снять вопросы: расхождения в цифрах и обозначениях в тексте и в таблицах, а также написание и употребление непонятных слов, которых я не обнаружила в «Словаре металлурга».
Вопросы снимали часа два, а потом я уговаривала мужика убрать эпиграф. Он звучал так: «Уже алтари огнем панхейским дымятся…» Это из Вергилия. Спросила клиента, знает ли он, что такое панхейский огонь? Я-то уже выяснила, что это такое. Панхея – легендарный остров, подобный раю. Не имею ничего против Вергилия и панхейского огня, но какое отношение он имеет к сертификации и упаковке металлических болванок? Мужик пытался приводить мутные, неубедительные объяснения. Снять эпиграф не уговорила. Ну и ладно. Хозяин – барин. Только загвоздка в том, что этот мужик не хозяин. Хозяин – директор фирмы. Я дозвонилась до директора, спросила, утвердил ли он эпиграф? Утвердил. Тоже любитель стихов. Но тот, что украшает метрополитен Китсом, мне симпатичнее.