Перу Аргуса принадлежит ряд книг:
«Восточный герой». Поэма. Нью-Йорк, 1948.
«Полусерьёзно, полушутя». Сатира, юмор, лирика. Нью-Йорк, 1959.
«Другая жизнь и берег дальний». Проза и стихи. Нью-Йорк, 1969.
В 1951 году вышел сборник юмористических рассказов Аргуса на английском языке – «Moscow on the Hudson» о жизни русских эмигрантов в США. В 1953 году была опубликована его книга «A Rogue With Ease» о приключениях обедневшего русского беженца, выдававшего себя за князя.
М. К. Айзенштадт умер в 1970 году в Нью-Йорке. «Нью-Йорк таймс» писала об Аргусе: «Этот невысокий человек в массивных очках отличался незаурядным умом и чувством юмора… Его книги гуманистичны и несут доброту, несмотря на колючки сатиры».
Георгий Адамович отмечал: «Все русские юмористы – ученики или потомки Гоголя, и Аргус в этом смысле исключения не представляет. Нам, его современникам, писания его дают умственный отдых, позволяют забыться, нас они развлекают, и лишь в редких случаях мы отдаем себе отчет, что за этими обманчиво—поверхностными, легкими, быстрыми зарисовками таится острая психологическая проницательность. Мысленно соглашаюсь с Буниным, который утверждал, что „блестящие строки“ рассыпаны у Аргуса повсюду».
Михаил Константинович был не только журналистом и юмористом, но и настоящим поэтом. Стихи Михаил стал писать подростком, а в 17 лет был уже автором нескольких публикаций. Поэт писал: «Я бежал из России с томиком стихов Блока. Ничего почти не успел захватить с собой, кроме тоненькой книжечки стихов. Мы все такие. Удивительные. Мне кажется, что в мире нет другого такого народа, для которого поэзия была бы так важна, как для нас. Поэзия для нас делала политику и творила жизнь. Мы дышали поэзией и, по-видимому, продолжаем дышать». Кстати, последней напечатанной работой Аргуса была рецензия на первый авторский сборник стихов И, Бродского.
Г. Адамович писал о стихах Железнова: «Внимательный читатель заметит в них борьбу автора с самим собой: борьбу, т. е. затаенное, более настойчивое, чем на первый взгляд кажется, влечение к лиризму и наперекор ему, вошедшее в привычку, неодолимое стремление иронизировать. Примирить одно с другим трудно. Изменить себе, изменить своему творческому стилю Аргус не пожелал, и одинаково пристрастившись и к лиризму, и к иронии, он был и остался в нашей здешней литературе явлением оригинальнейшим». Л. Гатова, в свою очередь, отмечала: «Поэзия М. К. Айзенштадта напоминает мне пастушескую свирель своей искренностью и музыкальностью».
Ирина Чайковская, рецензируя первый том недавно вышедшей в США антологии «Русские поэты Америки», писала: «Хороша подборка стихов Аргуса (Михаил Айзенштадт), 40 лет писавшего очень смешные фельетоны для «Нового русского слова», ежедневной нью—йоркской газеты, основанной в 1910 году и не так давно, увы, прекратившей свое существование. Стихи же Аргуса далеки от веселости. В их названиях часто встречаем императив: «Не спрашивай…», «Замолчи…», «Не грусти…». Стихи обращены к верной и чуткой подруге, с кем поэт делит «невменяемую тяжесть тупой, неповоротливой судьбы». Конец одного из стихотворений трагически парадоксален: «И молить, упрашивать Бога, /Чтобы Он позабыл про нас». Не потому ли оставленность Богом воспринимается как благо, что из—за выпавших на долю горестей возникает желание уйти из-под наблюдения, спрятаться даже от Всевышнего, тем более, что он «не спас», как сказала поэтесса, оставшаяся по ту сторону занавеса?».
Что же, пора познакомиться с поэзией Михаила Константиновича Айзенштадта-Железнова (Аргуса).
Стихи
«Сядь, мой друг, и терпеливо слушай…»
Мой старый друг Кихот
Нет ничего любви великолепней
Не спеши, не уходи…
Петрополис
Замолчи, слова нам не помогут
В этот час, когда проснется спящий
Не грусти, не грусти, не надо
Гудзон
Не спрашивай, кому все это надо
Предпоследняя черта
Последние итоги
1.2.В селе Михайловском
В Петрограде
Памяти Андреева
Октавы
1.2.3.4.5.6.7.О недоступных и коварных снах
Золушка
Песня о песнях
Хвала невежеству
Русский интеллигент
Праздник
Глава 2. Вениамин Михайлович Айзенштадт (Блаженный)
Будущий поэт родился 15 октября 1921 года в семье щетинщика в селе Копысь Оршанского уезда Витебской губерния. Семья Михла Айзенштадта была одной из самых бедных в местечке Родители назвали сына Вениамином (дословно: «в муках рожденный»).
Вскоре семья переехала в Витебск. Отец грустно произнес, когда узнал, что его странноватый сынишка пишет стихи: «Значит, по нищим на всю жизнь пойдет…». И действительно, пришлось Веничке познать все тяготы жизни. Еще совсем ребенком мальчишка торговал «сельтерской» водой, не забывая при этом упорно учиться.
«Мое детство было очень голодным. Мать давала мне на целый день кусок черного хлеба, намазанного повидлом. В школе я сидел на задней парте, хотя был маленьким. Меня нещадно кусали блохи. Ощущение, что я – лишний в жизни человек, возникло с самого детства…», – писал впоследствии поэт. Сохранилось несколько фотографий того времени, с которых на нас смотрит красивый кудрявый ангелочек. Дело в том, что местные фотографы бесплатно снимали Веню в обмен на согласие украсить снимком витрины своих ателье. Это, пожалуй, единственные фотографии Вениамина, на которых он выглядит безмятежным.
Подростком Айзенштадт пережил семейную трагедию. Старший брат, студент Коммунистического института журналистики, ожидая после убийства Кирова ареста по разнарядке на «врагов народа», покончил жизнь самоубийством. Узнав об этом, Вениамин совершенно потерял интерес к жизни, пережил нервный срыв, и в итоге в 13 лет очутился в психиатрической лечебнице…
Прожив несколько тяжелых лет, когда он часто бедствовал, даже бродяжничал, Айзенштадт все—таки сумел поступить в Витебский учительский институт и проучиться в нем один курс.
Началась война. Вениамина не взяли в армию, хотя он рвался на фронт. Он был эвакуирован в Горьковскую область, где учительствовал в начальной школе, преподавая историю, географию и Конституцию. Заработок – колхозные 400 граммов хлеба и пол—литра молока. Единственным утешением была местная библиотека, с книгами А. Белого, Ф. Сологуба, Т. Манна, которые долгими вечерами поэт переписывал своим бисерным почерком. Привыкнув к одиночеству, он любил бродить по окрестным дорогам, размышляя и сочиняя стихи.
После войны Айзенштадт вернулся в Белоруссию, жил в Минске. Ни в школу, ни даже на завод его не брали. Вениамин работал переплетчиком, художником комбината бытовых услуг, фотографом—лаборантом в артели инвалидов, и продолжал писать стихи. Это были странные для советской реальности стихи о Боге, смерти, юродивых. Странным, блаженным считали и самого Айзенштадта, и его надолго заталкивали в психушку, где медики ставили диагноз «вялотекущая шизофрения». Хочется и смеяться, и плакать: в качестве симптомов заболевания в истории болезни значилось: «Больной считает себя поэтом…». В сумасшедшем доме Вениамин окончательно подорвал здоровье и официально был признан «убогим» с соответствующим заключением ВТЭКа. Ну, а прозвище «блаженный» превратилось в псевдоним.
Несмотря на то, что Айзенштадта не печатали, он был известен узкому кругу поэтов. Еще в 1940—е годы он приезжал в Переделкино к Борису Пастернаку. Существует по этому поводу несколько апокрифов. Во время их первой встречи Пастернак сказал Айзенштадту: «Некоторые ваши стихи мне понравились». Молодой автор якобы вежливо ответил: «Мне тоже нравятся некоторые ваши стихи». Апокриф представляется недостоверным, так как известно, что Блаженный боготворил Пастернака. Впрочем люди, знавшие позднего Блаженного, утверждают, что поэт был высокого мнения о себе. Гершон Трестман приводит его слова: «Вначале я хуже Блока писал, потом перерос Хлебникова, Есенина, Белого…».