– А вы хотите, чтобы он поразил его молнией? Очередного убийства? Возмездия? Око за око, зуб за зуб? О, я бы мог вам долго объяснять, что такое «мещанская справедливость» и в чём отличие её от Божьей справедливости, но времени, видимо, уже не остаётся…
Вошёл гостевой редактор и сообщил, что пора идти в студию.
– Вот что. Приходите как-нибудь ко мне в церковь. Мы с вами поговорим о чём захотите.
– Спасибо, – улыбнулся я. – Непременно приду.
Все уже расселись за круглым столом. Я узнал Морозова, Боголепова, Костомарова… К моему неприятному удивлению, рядом с ведущим важно восседал Константин Доренко. По другую руку сидел неизвестный мне человек – пожилой, в сером костюме и водолазке, почти лысый, только у висков и на затылке серебрится щетина. Аскетическое лицо: тонкие губы со скорбными складками в уголках, мрачный взгляд. При виде него сердце кольнула тревога.
Морозов поправил галстук, крикнул кому-то у меня за спиной: «Толя, на меня! Ещё, ещё! Хорош!».
Заставка.
– Итак, – начал он. – На днях. Всю страну. Поразила новость. О. Безвременной кончине. Известного писателя. Сергея Грановского. Господа, – обратился он к нам. – Господа, я прошу вас встать. Почтим минутой молчания. Ушедшего до срока. Великого человека.
Встаём. В голове звон. Напротив меня Доренко застёгивает пуговки своего пиджака. Что он здесь делает? Можно и не спрашивать. Это буревестник. Стервятник-падальщик. Где бы ни явился Доренко, летят головы и свергаются идолы. Self-made man, заявивший когда-то: «Я навязал себя этой стране», вот уже 20 лет никому не даёт покоя: частные расследования, газета «Фемида», цикл передач «Судный день», скандальные книги с разоблачениями. Посыл всегда один и тот же: «всё плохо» и «вас дурят». Он рыскал по стране, выявляя гнойные язвы вроде продажи наркотиков в аптеках, коррупции всех масштабов и превышения полномочий чиновниками всех мастей. Его язвительно величали «совестью нации» и «занозой в заднице президента». Сам он называл себя «ассенизатором от политики».
– Итак, – сказал Морозов в камеру. – Тема сегодняшней программы: «Вопросы жизни и смерти». Для начала я хотел бы представить сегодняшних гостей.
– Известный журналист и телеведущий, автор цикла «Судный день», – Константин Доренко.
– Бизнесмен, меценат, юрист, консультант по вопросам финансового планирования, – Пётр Иванович Боголепов.
– Психотерапевт, доктор психологических наук, советник президента по вопросам психологического здоровья – Павел Костомаров.
– Протоиерей, профессор теологии, главный настоятель Богоявленского Собора города Белокаменска, – отец Кирилл.
– Бывший главред издательства «Аполлон», когда-то давший Сергею Грановскому путёвку в литературную жизнь, – Илья Ильич Вебер.
Я вздрогнул и пристально всмотрелся в его лицо. Человек из прошлого Сергея, о котором я ничего не знаю!
– И, наконец, писатель, близкий друг Сергея Грановского, – Евгений Лавров.
Вежливо улыбаюсь и приветливо киваю в камеру.
– Произошла ужасная трагедия. Вся страна в шоке. Что же именно произошло в доме Сергея Грановского утром 20 сентября? Убийство? Суицид? Или несчастный случай? На данный момент это остаётся неясным. Ваше мнение. Начнём, наверное, с вас, Евгений Андреевич.
– Точно не самоубийство.
– Откуда такая уверенность, позвольте узнать?
– У меня в голове просто не укладывается: Сёргей и суицид. Не такой он был человек. Из него энергия била ключом, он жизнь любил… да я вообще не понимаю, что в голове должно твориться у человека, чтобы он руки на себя наложил!
– А интересный вопрос, кстати! Как на него отвечает религия? Отец Кирилл?
– Что творится в голове у самоубийцы? Думаю, важнее, что творится у него в душе. Там – абсолютный мрак и отчаяние. Это, по-моему, очевидно.
– Допустим, меня обокрали, я пришёл в отчаяние – я что, сразу вешаюсь?
– Что ж, это, скажем так, умеренное отчаяние. Не полная безысходность. Должна быть превышена некая критическая масса…
– Да, извините, что перебиваю – вы правы, но… Евгений Андреевич, мне кажется, правильно заметил: разве таким человеком был Сергей Юрьевич? И были ли у него объективные причины для отчаяния? Применимо ли к нему само слово «отчаяние»? Да с его лица улыбка не сходила!
– Как же поверхностно мы друг друга судим! В обстоятельствах жизни Сергея Юрьевича, близких нам по времени, мы можем и не найти веской причины для совершения сего, смею напомнить, смертного греха. Эта самая критическая масса накапливается постепенно, исподволь, годами. Болезненная идея в голове, плюс депрессия, плюс импульсивный характер – и любая мелочь играет роль соломинки, ломающей хребет верблюду. Корни этого стоит искать ещё в детстве. За это отвечает у нас господин психолог. Ещё Достоевским было подмечено: главная особенность самоубийцы – бездуховность, нравственный нигилизм. Он ни во что не верит, ему не на что опереться, кроме самого себя: и когда хребет ломается, его уже ничто не спасёт. Жизнь заходит в тупик, нужно стену пробивать, а ему это кажется невозможным. Человек сам по себе ведь действительно слаб.
– То есть это именно слабость? Бегство от проблем?
– Не в том смысле, который вы, вероятно, подразумеваете. Только пассионарная личность способна разрубить гордиев узел, разом со всем покончить.
– Тут, нужна, ещё, конечно, предрасположенность, обсессия смертью, суицидальный комплекс, – вставил свои пять копеек Костомаров.
Я не выдержал:
– Боже, что вы такое говорите?! Какой «суицидальный комплекс»? Он наслаждался жизнью, его переполняли творческие планы, и вообще…
– Может, это была игра на публику – его гедонизм, бонвиванство и прочее? Чужая душа потёмки. Тем более душа художника. Большое видится на расстоянии. Чтобы оценить картину, нужно отойти на три шага. Чтобы глубоко познавать жизнь, нужно в некотором смысле быть выброшенным из жизни. Тогда становишься либо художником, либо убийцей. В лице Гитлера мы получили и то, и другое.
– Вы просто начитались Фрейда и Ломброзо!
Костомаров снисходительно-вежливо улыбнулся:
– Я вовсе не о безумии говорю, а о некоторой оторванности от социума. Впрочем, каждый из нас потенциальный безумец, и различие лишь в степени выраженности. И, скажем так, наличии или отсутствии неких барьеров в мозгу. То есть разница между мной, вами и каким-нибудь Чикатило в том, что мы подавляем свою тёмную сторону, а он нет.
– Не слишком ли далеко вы заходите? – вскинул брови Боголепов. – Я себя потенциальным убийцей не чувствую.
– Возможно, я слегка перегнул палку. Но факт в том, что «нормальным» считается довольно узкий спектр чувств, мыслей и поведенческих реакций. На самом деле, почти никто не способен удержаться в столь тесных рамках. Но вернёмся к обсуждаемому вопросу. Значит, так: человек со склонностью к самоубийству с юности пробует разные способы. С первой попытки никто себя почти не убивает, – он вновь повернулся ко мне. – У него не было таких попыток?
– Не было и быть не могло! Это же абсурд! Даже смерть семьи не заставила его думать о самоубийстве.
– Когда это произошло? – спросил Морозов.
– Ему было 18 лет – значит, в 2001-м году. В пожаре погибли его родители и старший брат. Но он не сломался. Наоборот – очень скоро он достиг всего, о чём можно мечтать. Ему было ради чего жить.
– Что ж, давайте посмотрим фрагмент последнего телеинтервью Сергея Грановского, данного как раз накануне его 36-летия. Внимание на экран.
Свет в студии погас, на экране появился Сергей – живой, улыбающийся, расслабленно развалившийся в любимом кресле у камина с сигаретой в руке. Даже с экрана взгляд ярко-сияющих голубых глаз завораживал. С обычной очаровательной непосредственностью он сказал: «Ещё недавно мне казалось – я зашёл в тупик. Но буквально в течение двух месяцев я наваял новое, с позволения сказать, произведение, и это эпохально. А, впрочем, кому это интересно?» – он махнул рукой и откинулся на спинку. – «В этой книге я соединил Достоевского, Стругацких, Куприна, Коэльо, Кинга, Мисиму, Хемингуэя и ещё немного отсебятины. Не знаю, кто сможет это разжевать, но такого вы ещё не читали. Без понтов. Я и мечтать не смел, что когда-нибудь накропаю нечто подобное, но в жизни самое лучшее – как и самое худшее – происходит неожиданно. Иногда настолько неожиданно, что не успеваешь отличить одно от другого! Но тем она и прекрасна! – он затянулся, выпустил дым, и лицо вновь озарила улыбка.