– Я поговорю с ней, – пообещал Пол.
– Она ничего не знает. Ничего про ФБР, – объяснила Робин. – Думаю, что она будет не очень рада. Может, даже немного разозлится. Она о тебе сильно беспокоится.
– Твоя мать вообще обо всех беспокоится, – с улыбкой сказал Пол. – Но у нее есть основания для беспокойства. У меня не самая безопасная работа.
Он не рассказывал своей семье о том, что с ним произошло почти год назад, о том, какую цену пришлось заплатить. И до сих пор раза три в неделю он просыпался в холодном поту, чувствуя вес пояса смертника, начиненного взрывчаткой, на своем теле. По форме это даже был не пояс, а жилет. Бывают фантомные боли, у него были фантомные воспоминания о том, как жилет с взрывчаткой прикасался к его коже. Сначала он каждую ночь просыпался в холодном поту, так что можно было считать, что теперь он добился некоторого успеха. Как-то Грейс прямо спросила его о ПТСР[6] во время одного трудного дела. Тогда он постоянно прикрывал ее, опасаясь, что кто-то из его группы пострадает. После разговора с Грейс он заставил себя снова посещать сеансы психотерапии.
– Но работа того стоит, правда? – спросила Робин очень серьезным тоном. – Иначе ты бы не стал служить в ФБР.
– Да, стоит, – согласился Пол, пытаясь не думать о весе жилета с взрывчаткой, давящем на грудь.
– О чем это вы тут разговариваете?
Его мать устроилась рядом с ним и обняла его.
– О, просто думали о том, что Робин могла бы приехать ко мне в Вашингтон следующим летом, – ответил Пол. – Посмотреть несколько колледжей на восточном побережье. Хотя, конечно, вначале нужно спросить разрешения у Джорджии и Джейсона.
– Прекрасная идея, – поддержала Тэнди. – Сынок, у нас почти закончилась домашняя сарсапарилла[7]. Эбби так любезна, что согласилась поставить у себя часть напитков, которые у нас просто не помещались. Да и ее дом отсюда ближе, чем наш. Ты не сходишь за ней? Привези несколько ящиков. Тележка стоит вон там.
– Конечно, – кивнул Пол, поднимаясь на ноги. Ему в любом случае следовало прогуляться после всего того, что он сегодня съел. И ему просто хотелось несколько минут побыть в тишине, наедине с собой. Он любил свою семью, любил их шумные сборища, но уже давно жил не дома, и иногда бывает трудно возвращаться к жизни, от которой отвык. – Я скоро вернусь.
– Спасибо, дорогой! – крикнула мать ему вслед и тут же увлеклась беседой с Робин, обсуждая предстоящие соревнования по борьбе.
Пол взял тележку, ненадолго остановился, чтобы поговорить с Греем Теллером, одним из его товарищей по команде со времен бейсбольной юности, а затем пошел через луг. Музыка и шум становились все тише по мере того, как он удалялся от собравшихся гостей. Он шел по петляющей тропинке, которая вела к дому Эбби, и думал, что может по ней пройти с закрытыми глазами.
Он столько раз ходил по ней пьяным, когда еще был подростком, вспомнил он и печально улыбнулся.
Дом Винтропов остался точно таким, каким он его помнил, казалось, что его не тронуло время: красные ставни блестели на фоне белых стен. К двухэтажному зданию вело крыльцо с поручнями и двойными рельсами как раз для тележек. Они были покрашены в блестящий черный цвет и буквально сияли под лампочкой, которая светилась над ними, освещая все крыльцо. Во дворе рос все тот же старый дуб, на который он в свое время с таким трудом научился забираться. А с самой большой ветки так и свисали качели с сиденьем из старого колеса.
Эбби со своим огромным псом была еще на вечеринке, поэтому он не стал стучаться, а просто вошел. Он чувствовал себя немного странно, идя по дому Эбби без ее разрешения. Но технически это разрешение было получено его матерью. И мать послала его вместо себя.
Внутри дом оказался таким, каким он его помнил, и при этом все же немного изменился. Большая часть интерьера все еще была оформлена типично для сельских домов тридцатых годов прошлого века, но тут и там можно было заметить современные детали. Диван, обитый серой замшей, заменил своего предшественника, которого он помнил, обитого какой-то коричневой тканью. На новый диван был наброшен плед из шенилла[8] сочного пурпурного цвета. На все том же кофейном столике на колесах, снятых с телеги, лежала книга. Этот столик он хорошо помнил. Пол бросил взгляд на обложку книги и улыбнулся – забавно, что это оказалась последняя книга Грейс. Может, он попросит ее подписать один экземпляр для Эбби и пошлет его ей, чтобы таким образом восстановить их былые отношения.
Боже, как ему было плохо от того, что их отношения разладились! А встреча прошлой ночью в саду и другая сегодня днем во время мероприятия в честь отца заставили его все вспомнить.
В последний раз он видел Эбби в день похорон ее отца и сам все испортил. И так и не извинился перед ней. Он просто трусливо сбежал. Оправданий ему не было. Нельзя так было делать. Зачем они тогда поругались?..
Оставив тогда Эбби, он потерял часть себя. Эта часть всегда была связана с ней, этой огненно-рыжей, яркой девочкой, которая жила на другой стороне луга и присутствовала в половине его детских воспоминаний и почти всех подростковых. Она была одной из опор в его жизни, одним из постоянных факторов, а последние несколько лет он будто бы забыл об этом, потому что не нашел в себе смелости сказать одно слово: «Прости!»
Он должен все исправить до отъезда. Приняв это решение, Пол отправился в кухню в поисках нужных ящиков с напитками. Он не смог их там найти и вышел в прихожую. Но прихожая была почти пуста, если не считать ярко-желтые резиновые сапоги, в которых Эбби трудилась в огороде, и подстилку Роско, покрытую шерстью. Тогда он решил пройтись по всем помещениям первого этажа, открывая одну дверь за другой. Добравшись до кабинета, он заглянул внутрь. Комната была погружена во тьму из-за опущенных штор. Он пошарил по стене в поисках выключателя и щелкнул им.
Как только свет озарил помещение, он пожалел, что вообще его включил.
У дальней стены кабинета стояли четыре белые магнитно-маркерные доски. Одна была названа «КАСС», вторая – «Х», на третьей сверху стоял знак вопроса, а четвертая…
На четвертой было написано: «ДОКАЗАТЕЛЬСТВА».
Пол сделал несколько шагов в направлении досок, и во рту у него пересохло, когда его взгляд остановился на доске, посвященной Касс. На ее фотографии.
Боже! Он много лет не видел ее фотографий, в свое время убрав их подальше. У него оставались только воспоминания о ней.
Пол забыл, какой веселой была ее улыбка. Он вспомнил ее ямочку и как смотрел на нее, когда Касс его поддразнивала.
Его взгляд опустился ниже, на лист бумаги, прикрепленный к доске. Пол нахмурился сильнее, прочитав, что написано на этом листке неразборчивым почерком Эбби, который он сразу же узнал:
13:30 – К звонит, отменяет встречу
14:00 – К выходит из дома
14:30 – К приходит на физиотерапию
16:00 – К уходит с физиотерапии
16—19??? Неизвестно
19:00–19:40 – Неоп. суб. хватает Касс
Его взгляд застыл на последней записи в этом коротком временном графике последнего дня жизни Касс. «Неоп. суб. хватает Касс».
А почему не «Уэллс хватает Касс»?
Почему Эбби использовала словосочетание «неоп. суб.»? Это означало неопознанный субъект. Она – журналистка. Она написала немало статей о совершенных преступлениях. Она прекрасно знает значение этого термина. Она не могла использовать его неправильно.
Если только…
Взгляд Пола переместился на третью магнитно-маркерную доску, на которой сверху стоял знак вопроса. Но он не успел к ней подойти – его отвлек звук шагов и грохот захлопнувшейся входной двери.
Он повернулся, как раз когда Эбби ворвалась в кабинет. Рыжие волосы были взлохмачены, а лицо раскраснелось. Вероятно, она бежала весь путь до дома. Вероятно, хотела не дать ему увидеть… это. Что бы это ни было.