– Ознакомьтесь и распишитесь. Это постановление о возбуждении против вас уголовного дела.
– Я не могу расписаться. Рука в наручниках онемела.
Коренастый велел кому-то невидимому за моей спиной расстегнуть наручники. Мою левую руку тут же приковали к спинке кровати, и лишь потом освободили правую – профессиональный подход.
Правая рука безжизненной плетью упала вниз и ударилась о пол тыльной стороной ладони, но я этого даже не почувствовал. Долгих пять минут я сжимал-разжимал кулак, разгонял кровь, возвращал жизнь руке, пока наконец-то не почувствовал долгожданное покалывание сначала в кончиках пальцев, потом и во всей руке. Коренастый все это время терпеливо ждал.
– Готовы подписывать?
– Готов. Но не буду, – сказал я. – Я должен прочитать документы. Но читать я не в состоянии.
Коренастый хмыкнул, сверля меня ледяным взглядом.
– Не беда, – пожал плечами он и, лениво махнув кому-то за моей спиной, приказал: – Понятых сюда!
Рядом с моей кроватью возникли две тени.
– Все процессуальные действия производятся в присутствии понятых и с использованием видео- и звукозаписывающей аппаратуры. Итак, в соответствии со статьей 14 Федерального закона «О полиции»…
Тараторил он весьма профессионально, чувствовалась многолетняя выучка. Правда, выучка это была не прожженного оперативника, а канцелярской крысы из отдела кадров или пресс-секретаря районного ОВД. Так что вполне можно было допустить мысль, что коренастый был реальным сотрудником, которого в последний момент подключили для исправления чужих ошибок. Какого нашли в спешке, такого и подключили. И я бы даже поверил в реальность постановления об аресте, понятых, да и во все остальное, если бы не прокол мнимого капитана часом ранее. Поэтому, когда он закончил читать свои бумажки, я уже не подозревал, а был уверен в театральности происходящего вокруг. Правда, не понятно было, зачем этот спектакль?
– Принято решение о вашем этапировании в следственный изолятор города Краснодар для проведения дальнейших процессуальных мероприятий в рамках открытого уголовного дела. Вам все понятно?
– До последнего слова! – отрапортовал я.
– Не паясничайте, молодой человек, – сказал коренастый, направляясь к выходу. – Вы угодили в переплет, из которого вряд ли легко выберетесь.
С этим было сложно спорить.
– Судя по обнаруженному у вас набору фальшивых документов, вам светит от десяти лет строго режима, – попытался запугать меня коренастый. Секунду подумал и решил усилить напор: – И это если еще повезет и судья добрый попадется.
– Четыре года максимум, – через силу улыбнулся я. – И то, если докажут умысел и что они вообще мои.
Коренастый дернулся как от пощечины. Но тут же совладал с эмоциями и процедил:
– При обычных обстоятельствах, молодой человек. В городе находится президент. А тут вы со своими фальшивками.
На это я ничего не ответил. Почему-то захотелось, чтобы этот нудный «законник» просто ушел. Я не стал ему разжевывать очевидные вещи, например, что в этом случае мною занялись бы ребята из ФСБ и ФСО, а не полицейские из райотдела.
– К тому же…
– Вы мне, кстати, так и не представились и не продемонстрировали удостоверение, – устало перебил я. – Настоящее удостоверение. Ваше. С печатями, фотографией, званием?
Он какое-то время раздраженно сопел, сверля меня глазами, а затем бросил кому-то:
– Все! Я умываю руки. С самого начала было понятно, что на такое фуфло никто не купится, особенно этот…
– Вот сам ей и скажешь, – ответил ему кто-то. – Нам было приказано допросить, вот и допрашиваем.
– Ну да, заставь дурака Богу молиться…
Коренастый крутнулся на каблуках и вальяжной походкой вышел вон.
– Кретин! – в сердцах выпалил невидимый за моей спиной. Затем набросился на громил, которые играли роль понятых: – А вы чего тут расселись? По местам!
Те нехотя, превращаясь в конвойных, заняли место у изголовья моей кровати.
– База! База! Я опекун. Готовы доставить посылку. Прием!
Ожившая рация ответила:
– База опекуну. Готовность десять минут. Подтверди. Прием.
– Опекун базе. Подтверждаю. Готовность десять минут. Конец связи.
Сбоку мелькнула тень. Обладатель рации и командир громил замер надо мной, а затем предплечье отозвалось неожиданной острой болью. Секундой позже я понял, что он мне сделал укол. Перед глазами снова все поплыло, предметы утратили очертания, звуки стали приглушенными, потянуло в сон.
Проверив мой пульс на шее и одновременно заглядывая в глаза (я старался запомнить это лицо, но оно расплывалось бесформенным пятном), командир что-то невнятно сказал. Клацнули расстегнутые наручники, меня грубо схватили за ноги и под мышки, а затем меня швырнули на каталку.
– Твою мать! – выругался конвоир. – Все-таки вляпался в кровь!
– А ты хоть раз не вляпывался? – другой заржал, но его резко осадил командир:
– Молчать!
Встряхнув надо мной простыней, расправляя, он укрыл меня с головой, словно покойника. От простыни разило химической дрянью, щипавшей ноздри и саднившей в горле.
– Взяли? Выдвигаемся.
Каталку покатили, словно нарочно цепляя все углы и пороги. От тряски простыня чуть съехала и в открывшийся треугольный просвет между собственными животом и ступнями ног я увидел много интересного. Оказывается, это была все-таки больница. Самая настоящая больница с крашенными зеленой краской панелями на стенах, с постом дежурной медсестры в коридоре, с кроватями вдоль стен и распахнутыми в черным мрак больничных палат дверями. Оттуда долетали отголоски кашля, срывающегося на стон крика.
– Неужели вы нас наконец-то покидаете? – откуда-то сзади, постепенно приближаясь, раздался бархатный баритон. Его обладатель мне казался великаном, всемогущим, чуть ли не моим спасителем. И словно подтверждая мои надежды, каталка остановилась. В просвет я видел, как из палат выглядывают и тут же прячутся испуганные белые пятна лиц.
– Да, – коротко ответил кто-то из конвоиров, скорее всего командир.
– Не подумайте, что я против, но неплохо было бы меня предупредить.
– Не по адресу. Я всего лишь выполняю приказ, – в голосе конвоира уже отчетливо звенело раздражение, грозящее перерасти в ярость.
– Как и все мы. Но в следующий раз постарайтесь все же. Ведь мне отчитаться как-то надо, документацию привести в порядок. Этот человек как-никак мой пациент.
– Был ваш, стал наш.
– Все-таки…
– Короче, док! – шипящим шепотом выдавил из себя конвоир. Я представил, как он готовым к броску удавом навис над трепещущим сусликом в белом халате, в которого превратился давешний великан. Надежды на чудесное спасение улетучились. – Надоел. Я тебе в прошлый раз сказал и могу повторить. Не мне претензии предъявляй. Боссу звони!
– Но у меня нет контактов. Я бы с удовольствием пообщался с милой Еле…
– Вот и общайся. Ей затирай про сроки, договоренности, необоснованные расходы и прочую херню. Меня это не касается. Я доставляю туши. Остальное идет мимо меня лесом, тундрой и тайгой. Понял?
– Я же говорю, что у меня нет… – уже совсем не уверенно промямлил доктор и голос его из баритона превратился в плаксиво-просящий тенорок. Хотя, может это мне всего лишь казалось из-за действия лекарств.
– Тебе лучше вообще не говорить. Потому что херню несешь, как только рот открываешь. Уже третий раз ты меня цепляешь, отнимаешь время. Время! За время мне платят. Нас уже вертушка ждет, а ты меня цепляешь. Все! Пошел!
Каталка снова пришла в движение.
– Да пальцы ему сломать и все дела! – подал голос кто-то из громил, второй, поддерживая отличную идею, хохотнул.
– Я тебе сейчас голову сломаю, – рявкнул командир. – Он хирург. Ему нельзя пальцы ломать.
– Но не на руках же. Можно на ноге.
– На ноге? – удивился командир. – Ну, да. На ноге можно.
Они еще долго перешучивались на тему не вредящего делу членовредительства, а я старался запомнить в подробностях услышанный разговор. Врач и конвоиры вряд ли догадывались и очень удивились бы, узнай, насколько ценной информацией они меня одарили. Возникла даже крамольная мысль, что только ради этого следовало угодить в подобную передрягу.