Потому что понимаю – Лазарю страшно. Страшно от того, что он не может узнать свое собственное тело, ставшее будто чужим. Жабры на шее, канаты мышц, перекатывающиеся под огрубевшей загорелой кожей, и способность видеть даже в кромешной тьме. Отныне, всякий раз приходя в поселение выживших, он будет ловить на себе испуганные взгляды местных и слышать за спиной испуганный шепоток «Листоноша… Мутант»… Так и будут бояться друг друга.
Почему-то следующие несколько страниц из дневника были выдраны «с мясом», оставив после себя лишь обрывки бумаги у корешка. Бандеролька не придала этому особого значения, надеясь узнать ответ в последующих записях…
Так что стволы дробовиков, упершиеся нам с Лазарем в лица, не стали для нас большой неожиданностью.
– Ясно-понятно. – Я постарался улыбнуться как можно спокойней, ведь улыбку тоже можно истолковать двояко. Например – как признак излишней нервозности очередного психа из пустошей. – Всецело разделяю ваше негодование и желаю доброго вечера. А вот разрешите вам пропуск показать?
Глаза одного из привратников, сверкающие из-под косматых бровей, пристально следили за моей рукой, медленно опускающейся в перекладную сумку и достающую бляху с символикой клана: изогнутым почтовым горном, блестящим под лучами заходящего солнца.
– У моего друга такой же, – кивнул я в сторону насупившегося Лазаря. – Показать?
Косматый отрицательно мотнул головой и убрал обрез.