– Этот старый сосуд сделан на гончарном круге. Во время работы гончар пел песню, и звуковые колебания через кончики палацев перешли на поверхность сосуда как на пластинку.
Все это меня не очень впечатлило. Но я старался быть вежливым.
– Меня больше интересуют древние отпечатки пальцев. Если вы можете уловить звук, то, наверно, можете снять и отпечатки пальцев.
– Наверно, можно, но я этим не занимаюсь.
– Вот два отпечатка: на кувшине и на косметичке. Тот, который на кувшине, очень плохой. Вы можете подтвердить или опровергнуть их идентичность?
– Попробую.
Он направил луч своего аппарата сначала на косметичку, потом на кувшин и уставился на экран компьютера. Прошло минут пять.
– Да, это один и тот же отпечаток, – археолог заметно воодушевился от неожиданно открывшихся возможностей своего аппарата. – Не хотите послушать голоса?
– Хочу.
Он стал водить лучом по поверхности моего кувшина. Через минуту действительно раздался шорох, который вряд ли в здравом уме можно было принять за человеческий голос. Но дальше произошло то, от чего волосы встали дыбом. На фоне шороха появился членораздельный звук.
У меня возникло легкое головокружение. Образы возникали сами собой, один за другим, так бывает, когда едешь по серпантину дороги и одна радиостанция вдруг перекрывает другую.
Я посмотрел на археолога, уткнувшегося носом в экран компьютера. Глаза его горели.
– Невероятно, невероятно. Такого чистого звука я еще никогда не получал, – он встал, снял рубашку, обнажив свою довольно хилую грудь, закурил еще одну сигарету и нервно откашлялся.
– Что дальше? – спросил я в раздражении.
– Не знаю, – ответил он, потирая от волнения губы и пялясь на экран. Я щелкнул пальцами перед его носом, чтобы привлечь внимание:
– Запишите мне произнесенные слова.
– Уже записал. Вот смотрите, – он повернул ко мне экран.
Я увидел три слова, написанных латинскими буквами.
– Что это значит?
– Откуда я знаю. Может быть, ничего. Спросите у египтологов.
– Фонетика древнеегипетского языка неизвестна. Мы не знаем, как произносились слова.
– Но есть же коптский язык. В столовой нам прислуживает красивая девушка. Ее зовут Джанта. Она – копт. Спросите у нее. В коптском языке присутствуют огласовки, которые ученые используют для реконструкции звучания некоторых древнеегипетских слов.
– Как бы там ни было, примите мою благодарность.
Я записал слова на клочке бумаги и вышел в коридор.
В конце концов, одно из свойств материи – отражать. Этого вполне достаточно, чтобы предположить, что через определенное количество лет можно услышать некогда произнесенные слова. Но пора завязывать. Скоро и запах верблюда будет мне казаться посланием из прошлого.
Я еще раз принял душ и, не вытираясь, вышел на террасу.
Было уже что-то около десяти. За моим отражением на темном стекле стенал ветер.
Я сел в одно из плетеных кресел и, закрыв глаза, стал ждать, когда снизойдет благодать.
– Можно нарушить ваше одиночество?
Это был хозяин.
– Да, конечно, – к своему удивлению я не почувствовал никакого раздражения.
Хозяин пододвинул стол и подтянул ногой одно из кресел.
Танара поставила на стол поднос: открытую бутылку виски, два стакана, уже наполненных на три пальца, сифон, окованное серебряным обручем деревянное ведерко со льдом, небольшую тарелку с ломтиками поджаренного хлеба и вазу с финиками.
– За встречу! – хозяин отпил из стакана.
Я последовал его примеру.
Хозяин вытер губы тыльной стороной ладони.
– Можете звать меня просто штабс-капитаном. Я получил это прозвище в кадетской школе, в Сербии. Там осело много эмигрантов. – Штабс-капитан прикрыл на секунду глаза. – А ваша фамилия для Аравии, прямо скажем, необычна.
– Я не Лоуренс Аравийский, а просто Лоренц. Немецко-латышская фамилия. Типа Кранц, – я закинул в рот расползающийся финик. – Кстати, в Союзе писателей штабс-капитаном звали Михаила Зощенко.
– Читал, читал, – штабс-капитан закурил сигару. – Что привело вас сюда, на край света?
Я проследил за витками ароматного дыма, почти невидимого на фоне темного неба.
– Сам не знаю. Наверно, усталость от борьбы. Я не смог принять новые правила игры.
– Не смогли или не захотели?
– Не знаю.
– Я до сих пор не понимаю, что у вас там в бывшем Союзе происходит.
– Если судить по количеству абсурда, то происходит революция. Медленная казнь государства под гогот юродствующих мерзавцев.
– Вам это государство так дорого?
– Я был против того, чтобы демонтировать его таким идиотским образом.
– А разве в России можно что-то сделать не по-идиотски? Вы коммунист?
– Да, белый коммунист. Если, конечно, вам это что-то говорит.
Штабс-капитан надолго замолчал, глядя куда-то поверх моего плеча.
– Мне, сыну белого офицера, конечно, говорит. Вы, как в свое время и мы, не предали свой мир. Не знаю, из-за самоуважения или по каким-то другим причинам, – он нервно взмахнул рукой и чуть было не выронил стакан. – Коммунисты сейчас в положении Белой гвардии. А новоявленные русские демократы как бы на платформе ВКПБ. Не могу утверждать, но, как мне кажется, ваши демократы сбросили с себя все нормы приличия. На телеканалах какое-то мракобесие.
– Не смотрите телевизор перед обедом, – улыбнулся я. – Вы правы. Русская демократия и русский большевизм во многом схожи. Это как два сорта дешевой водки. Народ пьет, чтобы не думать.
Штабс-капитан со смехом оценил мою шутку.
На чернильном небе сверкнул ослепительный зигзаг молнии, и терраса на мгновение осветилась призрачным желто-зеленым светом. Со стороны океана прилетел рыдающий женский хохот.
– Это и есть наше привидение? – спросил я.
– Это волны. Я знаю здесь каждый звук. Сюда доносится шум самолетов. Крики чаек. Грохот открывающихся ювелирных лавок. Иногда – крики отдыхающих. А в такие ночи, как эта, – только волны.
Ветер завывал с удвоенной силой. Он громыхал по крыше и проникал сквозь оконные щели. Развешанные над бассейном лампы раскачивались на ветру, и по саду метались беспокойные тени.
Штабс-капитан сощурился и оглядел горизонт. Потом протянул мне тарелку с тостами.
– Попробуйте, хлеб из сорго хорошо восстанавливает мужскую силу.
– Боюсь, что она мне здесь не понадобится, – ответил я и принялся грызть сухарь.
– Не все так плохо. Этого добра везде хватает, – штабс-капитан щелкнул языком. – Не хотите завтра прогуляться по городу? Посмотрим, что и как, заглянем в одно из моих кафе? У меня их два.
– С удовольствием.
Вернувшись в свою комнату, я сел в кресло перед телевизором, но так и не включил его.
Ветер разогнал тучи и успокоился. Небо было усыпано звездами. Луна лениво катилась над черным силуэтом скал, опоясывающих кальдеру. Мне захотелось раскрыть объятия и поблагодарить всех, в том числе и Аллаха, за то, что я попал сюда, пусть и ненадолго.
Одну задачу я уже выполнил. Похищенный груз найден и оплачен. Осталось две задачи: найти Айдида Фараха и разобраться с египетской головоломкой.
Перед сном я еще раз перечитал ответ профессора на мое письмо, посланное из Германии, в которое я вложил вырванные листы из книги о тайнах XXI египетской династии:
Сообщаю. О немецкой экспедиции в Египет и раскопках гробницы Буль Бура можно прочитать в недавно опубликованных археологических отчетах. К своему стыду, я о них не знал. В гробнице действительно нашли фрагменты протоколов судебного заседания по заговору Та Исет, или, как мы полагаем, Таисмет, которые вместе с донесениями неизвестного происхождения дополняют нашу историю.
Вас интересует, кто из приближенных Таисмет – предатель и убийца.
По дневникам скриба, по папирусу в чреве ушебти и приложенным артефактам – косметичке и осколку кувшина можно предположить, что убийца поделывал гончарные изделия. В протоколах судебного заседания убийца, конечно же, не назван. Там нет и никаких сведений о горшочнике. Будем искать сами.