– Нам позвонила миссис Кенар, – сообщила Саффи. – К сожалению, дела задержали ее в деревне.
– Вот как.
– Она ужасно расстроилась, – равнодушно подхватила Перси. – Но я заверила, что сама охотно проведу для вас экскурсию.
– Более чем охотно, – улыбнулась Саффи. – Моя сестра любит этот дом, как другие люди любят своих супругов. Ей не терпится похвастаться им. И она имеет на это полное право. Старый дом обязан ей всем: только годы ее неустанного труда уберегли его от разрушения.
– Я лишь постаралась, чтобы стены не рухнули нам на голову. Не более.
– Моя сестра скромничает.
– А моя упрямится.
Эта перебранка, очевидно, была обычной частью их остроумных бесед; дамы умолкли и улыбнулись мне. На мгновение я застыла на месте, вспоминая фотографию в «Майлдерхерсте Раймонда Блайта» и гадая, какая из этих старых леди – та малышка на снимке. Саффи потянулась через узкую брешь и взяла Перси за руку:
– Сестра заботилась о нас всю нашу долгую жизнь.
Она повернулась и с таким восхищением посмотрела на профиль сестры, что я поняла: она была той низенькой и худенькой девочкой, чья улыбка неуверенно колыхалась под взором камеры.
Эта новая похвала явно не польстила Перси, которая внимательно изучила ремешок часов, прежде чем пробормотать:
– Ничего. Уже недолго осталось.
Всегда не знаешь, как реагировать, когда очень старый человек затрагивает тему смерти и ее неотвратимости, а потому я поступила так, как поступаю, когда Герберт намекает на то, что «Биллинг энд Браун» однажды перейдет в мои руки: улыбнулась, будто неверно расслышала, и пристально уставилась на залитый солнцем эркер.
Только тогда я заметила третью сестру, по-видимому Юнипер. Она неподвижно сидела в кресле, обитом выцветшим зеленым бархатом, и смотрела через открытое окно на парк, уходящий вдаль. Из хрустальной пепельницы поднималась тонкая струйка сигаретного дыма, размывая и смягчая черты женщины. В отличие от сестер, в ее манере одеваться не было ничего утонченного. Она была облачена в интернациональный наряд инвалидов: мешковатую блузу, тщательно заправленную в бесформенные брюки с высокой талией; на коленях виднелись жирные пятна от пролитой еды.
Возможно, Юнипер ощутила мой взгляд, потому что повернулась – едва уловимо – в мою сторону. Ее взгляд был стеклянным и несфокусированным, что означало прием сильных лекарственных препаратов. Когда я улыбнулась, она ничем не выдала, что заметила это, а только продолжила смотреть, словно пыталась просверлить во мне дырку.
Наблюдая за ней, я услышала тихое гудение, которого прежде не замечала. На деревянном журнальном столике у окна располагался небольшой телевизор. Показывали американский комедийный сериал; неумолчный гул бойкого диалога с периодическими атмосферными помехами перемежался закадровым смехом. Меня охватило знакомое чувство: телевизор, теплый солнечный день снаружи, неподвижный затхлый воздух внутри… ностальгическое воспоминание о визитах к бабушке в школьные выходные, когда мне позволяли смотреть телевизор днем.
– Что ты здесь делаешь?
Приятные воспоминания о бабушке унесло внезапным порывом ледяного ветра. Юнипер Блайт по-прежнему не сводила с меня глаз, но ее лицо перестало быть безучастным. Она явно была мне не рада.
– Я… э-э… добрый день, я…
– Какого черта ты здесь делаешь?!
Лерчер придушенно взвизгнул.
– Юнипер! Милая! – Саффи бросилась к сестре. – Эдит – наша гостья. – Она ласково обхватила лицо сестры ладонями. – Я же говорила, Джун, помнишь? Я все объяснила: Эдит пришла на экскурсию по дому. Перси немного прогуляется с ней. Не надо волноваться, дорогая, все в полном порядке.
Пока я отчаянно мечтала провалиться сквозь землю, близнецы обменялись взглядами, которые настолько соответствовали разным линиям их одинаковых лиц, что стало ясно: это далеко не впервые. Перси кивнула Саффи, поджав губы, после чего выражение ее лица изменилось, и я не успела разобраться, что именно в ее глазах пробудило во мне такое необычное чувство.
– Ну хорошо, – отозвалась она с притворным весельем, от которого я вздрогнула. – Не будем терять время. Идемте, мисс Берчилл.
Я охотно последовала за ней прочь из комнаты, за угол и по очередному прохладному темному коридору.
– Сперва я проведу вас мимо задних комнат, – предупредила она, – но задерживаться мы не станем. Нет смысла. Они давно зачехлены.
– Почему?
– Выходят на север.
У Перси была рубленая манера речи, немного похожая на манеру радиокомментаторов тех времен, когда Би-би-си принадлежало решающее слово во всех вопросах, достойных обнародования. Короткие предложения, безупречная дикция, в каждой точке – намек на особое значение.
– Зимой невозможно топить, – посетовала она. – Нас всего трое, поэтому места много не нужно. Проще запереть некоторые двери навсегда. Мы с сестрами выбрали комнаты в маленьком западном крыле рядом с желтой гостиной.
– Весьма разумно, – поспешно ответила я. – Должно быть, в таком огромном доме не меньше ста комнат. Все на разных уровнях… я бы наверняка заблудилась.
Я понимала, что несу чушь, но ничего не могла поделать. Природная неспособность поддерживать светскую беседу, возбуждение оттого, что я наконец попала в замок, затянувшийся дискомфорт от сцены с Юнипер… так или иначе, смесь оказалась гремучей. Я глубоко вдохнула и, к своему ужасу, продолжила:
– Хотя вы, разумеется, провели здесь всю жизнь, так что, уверена, для вас это не проблема…
– Прошу прощения, – резко оборвала она, повернувшись ко мне.
Даже в полумраке было заметно, что ее кожа побелела. «Сейчас она меня выгонит, – подумала я. – Мой визит ее тяготит. Она старая, усталая женщина. Ее сестра болеет».
– Наша сестра нездорова, – сказала она, и мое сердце упало. – Вы здесь ни при чем. Она порой бывает грубой, но это не ее вина. Она перенесла тяжелое разочарование… просто ужасное. Много лет назад.
– Вам незачем объяснять.
Пожалуйста, не выгоняйте меня.
– Спасибо, но я все же должна. Хотя бы отчасти. Подобная грубость… Она плохо ладит с незнакомцами. Это было нелегкое испытание. Наш семейный врач умер десять лет назад, и мы до сих пор не можем найти нового, мало-мальски сносного. Ее мысли путаются. Надеюсь, вы не чувствуете себя незваной гостьей?
– Вовсе нет, я все прекрасно понимаю.
– Дай бог. Потому что мы очень рады вашему визиту. – Снова мимолетная улыбка в форме шпильки. – Замок любит гостей, ему нужны гости.
Смотрители в венах
Утром моего десятого дня рождения мама и папа отвели меня взглянуть на кукольные домики в Музее детства в Бетнал-Грин. Не знаю, почему мы отправились смотреть именно домики, то ли я сама выразила к ним интерес, то ли родители прочли в газете статью о коллекции, но я очень четко помню тот день. Одно из тех блистательных воспоминаний, которые собираешь по пути, – идеальной формы, непроницаемое, как мыльный пузырь, который забыл лопнуть. Мы поехали в такси – кажется, я сочла это особым шиком, – а после музея пили чай в модном заведении в квартале Мейфэр. Я даже помню, во что была одета: коротенькое платье с ромбами, о котором мечтала много месяцев и в то утро наконец обрела.
Еще я с ослепительной ясностью помню, как мы потеряли маму. Возможно, именно это событие, а не сами кукольные домики, не дало тому дню смешаться с другими в мясорубке детских воспоминаний. Все перевернулось вверх дном. Взрослые люди не теряются, по крайней мере в моем мире. Это привилегия детей, маленьких девочек вроде меня, которые вечно витают в облаках, еле тащатся и не поспевают за мамой.
Но не на этот раз. На этот раз необъяснимым и сокрушительным образом куда-то подевалась сама мама. Когда это случилось, мы с папой стояли в очереди, чтобы купить сувенирную брошюру. Мы медленно продвигались вперед, погруженные в раздумья, и обнаружили, что лишились своего привычного семейного рупора, только когда добрались до стойки и молча уставились сперва на продавщицу, а затем друг на друга.