– Ну вот, ты уже ревнуешь, – он грустно улыбнулся. – Боевая подруга, помогающая периодически снять напряжение, не больше. Позволь, я договорю, и не перебивай. – Майкл поджег вторую сигарету, озарив свое лицо теплым пламенем зажигалки. Боги, как же он прекрасен! – Я не про любовь, Сара, а тебе не нужен печальный опыт болезненных отношений, поверь мне на слово. Я уже обжегся, сделав необдуманную глупость, по пьяни. А теперь разгребаю эту хрень до сих пор. Не хочу коллекционировать разбитые сердца малолетних девочек. И не хочу делать больно тебе, принцесса. Ты красивая язвительная стерва, которая сама разобьет не одно сердце хлюпикам, типа Бобби. Но нам однозначно не по пути. – Он опустил глаза, выпустив клубы сладковатого дыма, и выкинул окурок двумя пальцами.
Я сглотнула ком обиды и быстро смахнула с глаз подступившие слезы.
– Зачем ты поцеловал меня, Майкл?
– Потому что я – несдержанный дурак. Сойдет за достойную мотивацию?
– Вообще, нет, – я придвинулась еще ближе и взяла его лицо холодными пальцами, заставив посмотреть мне в глаза. Руки Майкла скользнули мне под свитер, сомкнувшись на талии.
– Ну, а как сейчас с самоконтролем? – я наклонилась к Тёрнеру, сокращая расстояние между нашими лицами. Его теплые пальцы блуждали вокруг моей талии, спускаясь к бедрам и прижимая ближе к себе, горячее дыхание с запахом моря и табака опаляло мое лицо.
– Не очень, как видишь, – прорычал он мне в губы и резко перехватил запястья, отворачивая голову в сторону, словно стряхивая наваждение.
Сама того не ожидая, я отвесила ему звонкую пощечину, оставив след, который горел даже в темноте осеннего вечера, на что он злобно сверкнул своими кошачьими глазами, резко встал, возвышаясь надо мной, словно скала, и крепко прижал к своей груди.
Он не выпускал меня из своих медвежьих объятий, даже когда я лупила по его стальным рукам своими ладонями и сыпала ругательствами, которые свойственны портовым рабочим, нежели девочкам. Майкл обнимал меня до тех пор, пока я не обмякла и не выплакала все, что у меня было в запасе.
– Сара, я все сказал. Прости меня, принцесса. Я так не могу. Не должен, – он поцеловал мои волосы и нежно погладил меня по голове.
День рождения
Я не помню, как Майкл привез меня домой, как мы попрощались, и как я оказалась в кровати – время перестало существовать, а в груди зияла дыра размером с земной шар. Как будто из тебя вытаскивают все чувства, эмоции, внутренности и бросают в помойную яму. А ты стоишь и наблюдаешь за всем этим, улыбаясь своему Потрошителю. И не можешь уже почувствовать ни-че-го.
Проклятый город, ненавижу. Он отравляет всё живое здесь. Быстрее бы закончился год, и я уеду в новую жизнь, в которой будет место чему-то хорошему.
Дни незаметно пролетали один за другим, усугубляя состояние опустошенности и апатии ко всему. Живёшь и дышишь по инерции, потому что просто так нужно. Сентфор – маленький город, в котором невозможно не пересечься со знакомыми людьми: здесь все друг о друге знают и судачат при любом удобном случае. Но, либо у Майкла был плащ-невидимка, либо просто свалил из города, потому что он пропал. Даже, когда мы болтали с Бобби по телефону, я больше не слышала этих характерных звуков второй линии. А моё сердце прыгало где-то у горла и молило о том, чтобы просто слышать этот «щёлк» и очередную злую шутку бархатным голосом. Этого мне было бы достаточно.
Состояние побитой собаки было невозможно скрыть от друзей, которые то и дело заваливали меня вопросами. Я лишь отмахивалась и что-то бубнила про переживания из-за развода родителей. Все сочувствующе смотрели и позволяли мне периодически рыдать в голос. Все, кроме Адель: взгляд был испытывающим и злым, её раздражало моё общество и мои рыдания. Сказать, что это было странным – это промолчать в подушку. Но это меня мало волновало, и я самозабвенно страдала.
Осенняя сырость сменилась белоснежными морозами. Но даже под сверкающим покрывалом снега Сентфор выглядел так, словно был посыпан пеплом. Или просто я хотела, чтобы этот мир горел. Приближающийся день рождения не добавлял ярких красок, но ребята старались изо всех сил сделать меня чуточку счастливее. Было решено устроить вечеринку у Морингов, пока родители Люка и Адель путешествовали по Европе в поисках очередных антикварных шедевров для домашнего музея.
Дерек и Люк взяли всю организацию на свои плечи, а мне было велено лишь не опаздывать и нормально выглядеть. Хотелось верить, что я хотя бы здесь не налажаю.
***
Неделя приготовлений и вот он – самый лучший день для любого подростка – день рождения. Привет, я Сара О’Нил. И сегодня мне исполняется восемнадцать. Меня разбудил стук в дверь и непривычно спокойный и ласковый голос мамы.
– С Днём Рождения! Вставай, соня. Сегодня нас ждёт много великих дел.
– Каких, например? – я сонно пробурчала, потягиваясь.
– Как насчёт блинчиков в кафетерии? Давай, поднимайся и собирайся. Я жду тебя внизу, –в голосе мамы читалось какое-то воодушевление и нетерпение.
Слишком странно, слишком. Я нехотя стянула одеяло и отправилась приводить себя в приличный вид: чего не сделаешь, ради блинчиков с кленовым сиропом в день рождения.
Я спустилась в гостиную, где, нервно теребя что-то в руках, стояла мама. Она улыбалась. И это было тоже слишком. В нашем доме единственная улыбка, которая воспринималась бы уместно – безумный оскал Джокера. За месяцы нездоровых и токсичных отношений дом перестал быть моим местом силы; поток невыносимых мыслей прервал СЛИШКОМ высокий голос мамы:
– Милая, я знаю, что тебе пришлось непросто, и ты молча переживаешь всё, что навалилось на нас в этом году, но, видит Бог, я хочу всё исправить и снова видеть тебя той самой Сарой, которая непринужденно смеётся и радуется жизни, – я с любопытством посмотрела на неё и слегка изогнула бровь.
– Мы снова переезжаем в Балтимор? – надежда сочилась из моих слов, но я знала, что этому не суждено случиться раньше окончания школы.
– Ну, возможно, ты сама сможешь отправиться туда, когда придёт время, – она помедлила, – на своей машине. – Мама подошла ко мне вплотную и попросила протянуть руку. В ладонь упал ключ зажигания. Не веря своим глазам, я крепко обняла её, сжимая руку с ключами. По щекам потекли горячие слезы, и я почувствовала, как мама тоже тихонько всхлипнула.
– Ну что, поехали завтракать? – мама вытирала мокрые щеки ладонями.
– Чур, я за рулем, – впервые за долгое время я искренне рассмеялась сквозь слезы.
Я выбежала из дома, и на подъездной дорожке стоял мой личный Додж Интерпид. Он был подержанным, но разве это имело значение, когда у меня в руках были ключи от свободы. Нетерпеливо открыв водительскую дверь, с чувством абсолютнейшей эйфории я плюхнулась в кожаное сиденье, поглаживая руль и вдыхая аромат салона. И тут меня словно окатило ледяной водой на морозе: в нос ударил свежий запах долбанного моря. Гневно устремив свой взгляд на причину своего недовольства, я сорвала с зеркала злосчастную елочку, словно она была виновата во всем том дерьме, которое со мной происходит. Никакого запаха моря в моей тачке и в моей жизни. И никакого Майкла Тёрнера. Хватит уже убиваться: он мне ясно дал понять, что ничего быть не может.
Живи дальше, Сара. На нем свет клином не сошелся.
На удивление, завтрак с мамой оказался не обременительным времяпрепровождением. Я чувствовала, что она пытается: пытается заново строить мосты, на обломках которых покоилась семья О’Нил. Было бы свинством не дать ей этот шанс, все же она моя мать. Благодаря ей, я здесь уплетаю блинчики и запиваю ароматным кофе в закусочной «у Бенни». Когда с завтраком было покончено, я рассказала маме о планах на вечер с друзьями; она ласково посмотрела на меня и накрыла мою ладонь своей: